В одном лице
Шрифт:
— Это была не моя идея, Билли, — сказала миссис Хедли. — Это Ричард решил познакомить тебя с Амандой, раз уж она такая поклонница твоего творчества. Я с самого начала не была уверена, что это хорошая мысль, — она для тебя слишком молода и слишком переживает обо всем. Наверняка одна мысль о том, что ты бисексуал, не дает Аманде спать по ночам. Она не может произнести слово «бисексуал»!
— А-а.
Вот что происходило в моей жизни, когда дядя Боб сообщил мне о Киттредже. Поэтому, наполовину всерьез, я и сказал, что «впереди
Сообщение о смерти Киттреджа пришло в отдел по делам выпускников от миссис Киттредж.
— Ты хочешь сказать, что он был женат, или речь о его матери? — спросил дядя Боб.
— Киттредж был женат, Билли, но узнали мы от его матери.
— Господи, сколько же ей лет? — спросил я дядю Боба.
— Всего-то семьдесят два, — ответил дядя; Бобу было семьдесят восемь, и мой вопрос, похоже, обидел его. Элейн рассказала мне, что миссис Киттредж было всего восемнадцать, когда у нее родился сын.
По словам Боба — точнее, по словам миссис Киттредж, — мой бывший мучитель и предмет обожания умер в Цюрихе, в Швейцарии, «по естественным причинам».
— Полная херня, Боб, — сказал я. — Киттредж был всего на год старше меня, ему было пятьдесят четыре. По каким еще «естественным причинам» можно умереть в долбаные пятьдесят четыре?
— Я и сам об этом подумал, Билли, но так сказала его мать, — ответил Ракетка.
— Судя по тому, что мне известно, Киттредж наверняка умер от СПИДа, — сказал я.
— Какая мать из поколения миссис Киттредж сообщила бы об этом в бывшую школу своего сына? — спросил меня дядя Боб. (И действительно, Сью Аткинс известила только, что Том умер «после долгой болезни».)
— Значит, у Киттреджа была жена, — сказал я дяде.
— У него остались жена и сын, единственный ребенок — ну и мать, конечно, — сообщил мне Ракетка. — Мальчика назвали в честь отца — еще один Жак. А у жены какое-то немецкое имя. Ты ведь изучал немецкий, да, Билли? Что за имя такое — Ирмгард?
— Звучит точно как что-то немецкое, — сказал я.
Если Киттредж умер в Цюрихе — даже если он умер в Швейцарии «по естественным причинам», он, вероятно, был женат на швейцарке, но Ирмгард — немецкое имя. Ну и имечко! Ужасно старомодное; сразу чувствовалось, как должно сковывать обладательницу это тяжеловесное имя. Я подумал, что оно подошло бы какой-нибудь пожилой учительнице, обожающей строгую дисциплину.
Я предполагал, что их единственный ребенок, сын по имени Жак, родился где-то в начале семидесятых; это было бы точно по расписанию для ориентированного на карьеру молодого человека, каким я представлял Киттреджа в его ранние годы — учитывая йельскую степень и его первые шаги по, без сомнения, блестящей карьерной лестнице в мире драмы. В подходящий момент Киттредж сделал паузу и подыскал себе жену. Но что произошло потом? Как разворачивались события после этого?
— Вот мудак — черт бы его подрал! — заорала Элейн, когда я рассказал ей о смерти Киттреджа. Она была в ярости — как будто Киттреджу удалось каким-то образом сбежать. Она и слышать не хотела об этой ерунде про «естественные причины», не говоря уже о его жене.
— Ему так просто не отвертеться! —
— Элейн, он умер. Ни от чего он не отвертелся, — сказал я, но Элейн лишь продолжала плакать.
К сожалению, это был один из тех вечеров, когда Аманда не дежурила по общежитию; она осталась у меня дома, и мне пришлось рассказать ей о Киттредже, об Элейн и обо всем остальном.
Без сомнения, в этой истории было намного больше бисексуального, и гомосексуального, и «трансгендерного» (как сказала бы Аманда), чем она ранее себе представляла, хотя Аманда не уставала повторять, как обожает мои романы, в которых, конечно, столкнулась с целым миром сексуальных «различий» (как сказал бы Ричард).
Я сам виноват, что ничего не рассказал Аманде об этих долбаных призраках в доме на Ривер-стрит; их видели только другие — меня они никогда не беспокоили! Посреди ночи Аманда встала в туалет — и я проснулся от ее воплей. В ванной комнате стояла совершенно новая ванна — не та самая, в которой застрелился мой дед, — но когда Аманда наконец достаточно успокоилась, чтобы поведать мне о произошедшем, оказалось, что, сидя на унитазе, она увидела в этой новой ванне не кого иного, как дедушку Гарри.
— Он свернулся в ванне, как маленький мальчик, — и улыбнулся мне, когда я писала! — объяснила Аманда, все еще всхлипывая.
— Прости, что так вышло, — сказал я.
— Но никакой он был не маленький мальчик! — простонала Аманда.
— Нет-нет, это был мой дедушка, — попытался успокоить ее я. Ох уж этот Гарри — никогда не мог устоять перед новыми зрителями, даже в виде призрака! (Даже в виде мужчины!)
— Сначала я не заметила винтовку — но он хотел, чтобы я ее увидела, Билли. Он показал мне ружье, а потом выстрелил себе в голову — его голова разлетелась повсюду! — причитала Аманда.
Разумеется, мне пришлось кое-что объяснить: я вынужден был рассказать ей все о дедушке Гарри. Мы не спали всю ночь. Утром Аманда отказалась идти в уборную одна — даже в любую другую ванную комнату, как я ей предложил. Я все понимал; я проявил предельную чуткость. Я в жизни не видел ни одного долбаного призрака — наверняка это очень страшно.
Видимо, последней соломинкой, как я потом объяснил миссис Хедли и Ричарду, стало то, что с утра Аманда была несколько на взводе — в конце концов, нервы у нее были не очень, и вдобавок она не выспалась как следует — и случайно открыла дверь стенного шкафа в спальне, думая, что это дверь в коридор. И обнаружила там винтовку Моссберга, принадлежавшую дедушке Гарри; я поставил старое ружье к себе в шкаф, просто прислонив к стенке.
Аманда вопила долго — боже, мне казалось, она никогда не остановится. «Ты держишь у себя то самое ружье — ты хранишь его в шкафу! Как вообще можно держать в доме то самое ружье, которым твой дед разнес себе голову по всей ванной!» — орала на меня Аманда.
— Аманда права насчет ружья, Билл, — сказал мне Ричард, когда я сообщил ему, что мы с Амандой больше не встречаемся.
— Билли, никому не нравится, что ты держишь у себя это ружье, — сказала Марта Хедли.
— Если ты избавишься от ружья, то, может, и призраки уйдут, — сказала мне Элейн.