В одном лице
Шрифт:
Мисс Фрост посмотрела на меня.
— Вы хотите репетировать в библиотеке, — произнесла она так, как будто это странное желание было логичным продолжением моего намерения писать в библиотеке. Но мисс Фрост не выдала моих планов — моего намерения стать писателем, я имею в виду. (Я еще не открылся своей подруге Элейн; желание сделаться писателем и прочие мои желания пока оставались для нее тайной.)
— Мы можем постараться репетировать тихонько, — сказала Элейн неожиданно тихим — для нее — голосом.
— Нет-нет, милая, вам нужно
Как выяснилось, факт существования в библиотеке Ферст-Систер такого места, где можно кричать и не быть услышанным, был меньшим чудом, чем сама комната.
Мисс Фрост повела нас с Элейн вниз по ступенькам, в подвальную комнату, которая, похоже, служила котельной. Библиотека находилась в старом кирпичном здании в георгианском стиле, и первая печь здесь была угольной; почерневшие остатки угольного желоба еще торчали в фрамуге окна. Но неуклюжая угольная печь была опрокинута на бок и задвинута в свободный угол подвала; ее заменила более современная масляная печь. Рядом с печью стоял довольно новый на вид пропановый водонагреватель, а недалеко от окна была устроена отдельная комната (с дверью). В одной из стен комнаты, у потолка, было проделано квадратное отверстие — рядом с тем местом, где из одинокого окна торчали остатки угольного желоба. Когда-то желоб шел из окна в комнату, служившую хранилищем угля. Теперь там размещались спальня и ванная.
В комнате стояла старомодная кровать с изголовьем из латунных прутьев, на вид прочных, как тюремная решетка; к нему крепилась лампа для чтения. В одном углу была маленькая раковина и зеркало, в другом, ничем не отгороженный, одиноким стражем стоял унитаз с деревянным сиденьем. Возле кровати был маленький столик, на котором я заметил аккуратную стопку книг и толстую ароматическую свечу. (В комнате пахло корицей; я догадался, что свеча маскирует запах масляных паров из печки.)
В комнате имелся также открытый платяной шкаф, на полках и вешалках которого, по-видимому, размещался скромный гардероб мисс Фрост. Несомненно, главным украшением комнаты — которую мисс Фрост назвала «мой угольный бункер» — служила вычурная викторианская ванна, все трубы которой были отлично видны (пол комнаты был покрыт фанерой, но не целиком, так что местами виднелась и проводка).
— Когда на улице метель, мне не очень хочется ехать или идти домой, — сказала мисс Фрост, как будто это объясняло сразу всю уютную, но незавершенную обстановку подвальной комнаты. (Ни я, ни Элейн не знали, где живет мисс Фрост, но мы решили, что где-то не очень далеко от библиотеки.)
Элейн уставилась на ванну; ванна стояла на львиных ногах, и вентили у нее были сделаны в виде львиных же голов. Я же, сознаюсь, засмотрелся на латунную кровать с изголовьем из прутьев.
— К сожалению, сидеть тут остается только на кровати, — сказала мисс Фрост. — Если только вы не предпочитаете репетировать в ванне.
По-видимому, ее совершенно не заботило, что мы с Элейн можем заняться на кровати чем-нибудь еще или забраться вдвоем в ванну.
Мисс Фрост собиралась уже оставить нас одних в своей импровизированной спальне, уютном доме вне дома, в буквальном смысле захлопнув дверь у нас перед носом, — когда Элейн Хедли воскликнула:
— Это идеальное
— Всегда рада помочь, Элейн, — сказала мисс Фрост. — Будь уверена, вы с Уильямом можете орать тут что есть мочи, никто вас не услышит.
Но перед тем, как закрыть дверь, мисс Фрост посмотрела на меня и улыбнулась.
— Если вам понадобится помощь с репликами — если будут вопросы насчет ударения или произношения — вы знаете, где меня найти.
Я и не догадывался, что мисс Фрост заметила мои проблемы с произношением; при ней я говорил очень мало.
Я был слишком смущен, чтобы ответить, но Элейн не сомневалась ни минуты.
— Раз вы об этом заговорили, мисс Фрост, у Билли есть одна сложность с репликой Ариэля, мы пытаемся с ней разобраться, — сказала Элейн.
— В чем сложность, Уильям? — спросила меня мисс Фрост, устремив на меня свой пронизывающий взгляд. (Слава богу, «пенисов» в словаре Ариэля не обнаружилось!)
Когда Калибан называет Просперо тираном, Ариэль (невидимый) произносит: «Ты лжешь». Поскольку Ариэль невидим, Калибан думает, что это Тринкуло назвал его лжецом. В той же сцене Ариэль повторяет «Ты лжешь» в адрес Стефано, который думает, что и его Тринкуло назвал лжецом, и бросается на шута с кулаками.
— Мне надо дважды повторить: «Ты лжешь», — объяснил я мисс Фрост, старательно выговаривая фразу.
— Иногда у него получается «Ты лжишь», — сказала Элейн мисс Фрост.
— Ой, боже, — сказала библиотекарша, на секунду зажмурившись от ужаса. — Посмотри на меня, Уильям, — сказала она мне. Я так и сделал; хотя бы раз можно было взглянуть на нее в открытую. — Скажи мне «хорош».
Это оказалось несложно. Мисс Фрост была, без сомнения, хороша собой. «Хорош», — сказал я ей, глядя ей прямо в глаза.
— Ну вот, Уильям, просто держи в голове, что «ты лжешь» рифмуется с «хорош», — сказала мисс Фрост.
— Давай, попробуй, — сказала Элейн.
— Ты лжешь, — произнес я так, как и должен был сказать невидимый Ариэль.
— Пусть все твои трудности решаются так же легко, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Обожаю прогонять реплики, — сказала она Элейн, закрывая дверь.
Меня впечатлило, что мисс Фрост вообще знает, что такое «прогонять реплики». Когда Ричард спросил ее, играла ли она на сцене, мисс Фрост поспешно ответила: «Только в своем воображении. В молодости — постоянно». Однако на сцене «Актеров Ферст-Систер» она, несомненно, сделала себе имя.
— Мисс Фрост — настоящая ибсеновская женщина! — заявил Ричарду Нильс, но ролей ей досталось немного — за исключением женщин с тяжелой судьбой в «Гедде Габлер», «Кукольном доме» и «Дикой (долбаной) утке».
В общем, сколько бы мисс Фрост ни утверждала, что играла лишь в воображении (будучи при этом прирожденной ибсеновской женщиной), она явно была не понаслышке знакома с «прогоном реплик» — и всячески поддерживала нас с Элейн.
Поначалу нам было не особенно удобно — я имею в виду, устраиваться на кровати мисс Фрост. Матрас был двуспальный, но не очень широкий, а латунная рама была достаточно высокой; если мы с Элейн чинно садились рядышком на краю, то не доставали ногами до пола. Но когда мы ложились на живот, нам приходилось извиваться, чтобы посмотреть друг на друга; только привалив подушки к латунным прутьям изголовья, мы могли лечь на бок лицом друг к другу и прогонять реплики — держа перед собой копии пьесы, чтобы сверяться с ними.