В одном лице
Шрифт:
Я делал домашние задания и пытался писать в комнате с ежегодниками. Перед самым отбоем я пробирался, так быстро, как только мог, через курилку Бэнкрофт-холла, и курящие и некурящие мальчишки при виде меня проявляли непривычное беспокойство. Наверное, их волновала моя сексуальная репутация; какой бы удобный ярлык они на меня ни наклеили, теперь он, видимо, больше не подходил.
Если раньше они считали меня за несчастного педика, то как это вязалось с моей предполагаемой дружбой с Киттреджем? А теперь еще эта история с транссексуальной библиотекаршей. Ну ладно, допустим, это был переодетый мужчина; она была не настоящей
Не будем забывать и еще кое о чем: сплетников не интересуют скучные подробности; им все равно, что на самом деле правда, а что нет. На самом-то деле у меня не было того, что обычно называют сексом, — не было проникновения! Но ребята в курилке не знали этого, а если бы и знали — не поверили бы. По мнению моих соучеников в академии Фейворит-Ривер, мы с мисс Фрост проделали все до конца.
Я успел подняться на второй этаж Бэнкрофта, когда Киттредж неожиданно сгреб меня в объятия; одним махом он втащил меня на третий этаж и в коридор общежития. Его преданные обожатели таращились на нас из открытых дверей своих комнат; я кожей чувствовал их завистливые взгляды, полные такой знакомой и жалкой тоски.
— Черт подери, Нимфа, — а ты у нас мастер перепихона! — прошептал Киттредж мне в ухо. — Гуру потраха! Так держать, Нимфа! Я крайне впечатлен — ты мой новый герой! Слушайте! — крикнул Киттредж зевакам, стоявшим в коридоре третьего этажа. — Пока вы, унылые дрочилы, гоняете лысого и мечтаете о том, как бы потрахаться, этот парень берет и делает! Вот ты, — неожиданно обратился Киттредж к круглолицему первогодку, застывшему от ужаса; новичка звали Тробридж, он был одет в пижаму и сжимал в руке щетку (уже с шариком зубной пасты на ней) так, словно надеялся, что это волшебная палочка.
— Я Тробридж, — сказал обалдевший мальчишка.
— Ты куда идешь, Тробридж? — спросил его Киттредж.
— Зубы чистить, — ответил тот дрожащим голосом.
— А потом, Тробридж? — спросил его Киттредж. — Держу пари, что скоро ты будешь теребить свой краник, воображая, как твоя физиономия вжимается в пару здоровенных буферов.
По выражению ужаса на лице Тробриджа я решил, что вряд ли он осмеливается дрочить в общежитии; у Тробриджа точно был сосед по комнате — он просто побоялся бы этим заниматься.
— Тогда как этот юноша, Тробридж, — продолжил Киттредж, все еще сжимая меня в крепких объятиях, — этот юноша не только бросил вызов общественному представлению о гендерных ролях. Этот мастер перепихона, этот гуру потраха, — вопил Киттредж, размахивая мной, — этот жеребец взял и чпокнулся с транссексуалкой! Ты вообще представляешь, Тробридж, что такое транссексуальная киска?
— Нет, — прошептал Тробридж.
Даже со мной в объятиях Киттредж безупречно исполнил выразительное пожатие плечами; это был жест безразличия, унаследованный им от матери, тот самый, который переняла Элейн.
— Дорогой Нимфа, — прошептал Киттредж, продолжая тащить меня по коридору. —
— Ты говоришь о les folles? — спросил его я.
Я не мог перестать думать о les folles — вопивших, «как попугаи, обсуждая подробности последней ночи», по описанию Болдуина. Но либо Киттредж меня не расслышал, либо мой французский был настолько далек от совершенства, что он просто проигнорировал мой вопрос.
— Конечно, в Нью-Йорке транссексуалки — совсем другое дело, — продолжал Киттредж. — Похоже, они по большей части одиночки — наверное, многие из них шлюхи. Есть одна, которая тусуется на Седьмой Авеню, — я почти уверен, что она шлюха. Вот она высоченная! Вроде бы где-то есть клуб, куда они все ходят, — не знаю где. Уж вряд ли в таком месте, куда можно спокойно пойти одному. Наверное, если бы я надумал, то попробовал бы в Париже. Но ты, Нимфа, — ты уже это сделал! Как оно было? — спросил он меня — вроде бы с искренним любопытством, но я уже был достаточно опытен, чтобы держать ухо востро. С Киттреджем никогда нельзя было предсказать, куда заведет разговор.
— Было потрясающе, — сказал ему я. — Вряд ли мне еще когда-нибудь предстоит пережить в точности такой же сексуальный опыт.
— Правда? — безразлично сказал Киттредж. Мы остановились у двери нашей квартиры, которую я делил с мамой и Ричардом Эбботтом, но Киттредж не выказывал ни малейшей усталости и никакого намерения поставить меня на пол.
— Я так понимаю, у нее есть член, — сказал он затем. — И ты его видел, трогал и делал все прочее, что обычно делают с членом, — так, Нимфа?
Что-то изменилось в его голосе, и я испугался.
— Честно говоря, я настолько увлекся, что совсем не помню деталей, — ответил я.
— Да? — спросил негромко Киттредж, но похоже, его это не особенно волновало. Как будто подробности любого сексуального приключения уже были ему известны, и это все ему уже порядком наскучило. На секунду он словно бы удивился, что еще держит меня — или, может, почувствовал отвращение. Неожиданно он отпустил меня.
— Знаешь, Нимфа, тебя собираются отправить к Харлоу — ты ведь в курсе, да? — спросил он.
— Да, — ответил я. — Я как раз думал, что ему сказать.
— Рад, что ты спросил, — сказал Киттредж. — Вот как надо обращаться с Харлоу, — начал он. В его голосе было что-то странно успокаивающее и в то же время безразличное; по тому, как наставлял меня Киттредж, я чувствовал, что мы поменялись ролями. Раньше я играл роль эксперта по Гёте и Рильке и инструктировал его, как обойти подводные камни. А теперь Киттредж инструктировал меня.
В академии Фейворит-Ривер, если ты подчинялся велениям плоти и попадался на этом, тебя отправляли на допрос к доктору Харлоу. Киттредж, обладавший (как я полагал) богатым опытом плотских грехов, был экспертом по обращению с доктором Харлоу.