В огонь и в воду
Шрифт:
— Значит, — сказала просиявшая Орфиза, — вы шли завоевать меня?
— На глазах у всех, как следует честному дворянину, с полной решимостью победить или умереть!
Взглянув на него, она была поражена выражением энтузиазма на его лице, озаренном сиянием молодости и восторга. Поддавшись магнетизму глаз любящего человека, она отвечала тихо и быстро:
— Если так, то идите вперед!
Она повернулась, чтобы смешаться с толпой, но в эту минуту встретилась глазами с грозным взглядом графа де Шиврю. Она остановилась
— Я, помнится говорила вам о своем девизе, граф де Монтестрюк: "Рer fas et nefas". Вы знаете, что это значит?
— Насколько я понимаю, эти четыре латинских слова переводятся таким образом: во что бы то ни стало!
— Так берегитесь же бури!
И не опуская глаз, она ушла с террасы.
— Ну! Что ты на это скажешь? — прошептал Лудеак на ухо Цезарю.
— Скажу, что пора все это кончить! Сегодня же я поговорю с кузиной и, если не получу формального обещания, то примусь действовать: и эта буря, о которой она говорила, разразится очень скоро.
— Не стану отговаривать тебя на этот раз. Почва горит под нами, но завтра или сегодня же ночью, прежде, чем ты на что-нибудь решишься, приди со мной поговорить. Упущенный случай можно отыскать снова.
Через час граф де Шиврю, бродивший взад и вперед по залам, мчимый гневом, но все ещё не желая пока ссориться с Монтестрюком, встретил Орфизу в одной галерее.
— Я искал вас, — сказал он, подходя к ней.
— А я вас ожидала, — возразила она, останавливаясь.
— Значит, и вам тоже кажется, что нам нужно переговорить?
— Скажите лучше, мне показалось, что я должна потребовать у вас объяснения.
— Не по поводу ли тех слов, которые я услышал?
— Нет, — отвечала гордо Орфиза, — а по поводу тех взглядов, которые их вызвали.
Граф де Шиврю давно знал Орфизу де Монлюсон и давно убедился, что её ничем нельзя заставить уступить. Хотя она была и молода, но из таких, что не изменяются от детства до старости. Он пожалел, что навел разговор на такой опасный путь, но избежать столкновения уже не было возможности. Пока он искал какого-нибудь ловкого средства к отступлению, герцогиня приступила прямо к делу.
— Если мы и не согласны с вами насчет поводов, прекрасный кузен, то согласны по крайней мере насчет необходимости этого разговора. Итак, мы поставим вопросы ка можно ясней и вы не будете иметь оснований пожаловаться на недостаток откровенности с моей стороны. Когда разговор наш кончится, наши отношения, надеюсь, будут определены четко и ясно.
— Я желаю этого, кузина, так же, как и вы.
— Вы знаете, что я не признаю ни за кем права вмешиваться в мои дела. К сожалению, у меня нет ни отца, ни матери, поэтому, мне кажется, я купила довольно дорогой ценой право быть свободной и не от кого не зависеть.
— Не забывайте о короле.
— Королю, граф, надо управлять королевством и у него нет времени заниматься подобным вздором.
— Позвольте мне прибавить к этому сухому изложению, что с моей стороны есть чувство, которому вы когда отдали, казалось, справедливость.
— Я так мало сомневалась в искренности этого чувства, что предоставила вам возможность дать мне доказательства его прочности.
— Да, когда вы отложили ваш выбор на три года? Когда вы предоставили мне борьбу с человеком, вам не знакомым на условиях полного равенства?
— Если это равенство так оскорбительно для вас, то зачем же вы приняли борьбу? Ничто вас не стесняет, вы свободны…
Еще одно слово — и разрыв бы был окончательный. Орфиза, может быть, этого и ожидала. Шиврю все понял и, сдерживая гнев, сказал:
— Свободен, говорите вы? Я был бы свободен, если бы не любил вас.
— Тогда почему же вас так возмущает мое решение? Вас пугают три года, в течение которых вы можете видеться со мной сколько вам угодно!
— Нет, но бывают иногда такие слова, которые дают право предположить, что обещанное беспристрастие забыто.
— Вы говорите мне это по поводу сделанного мной намека на мой девиз? Я только что хотела сказать об этом. Кончим же этот эпизод. Последнее слово мое было обращено к вам, сознаюсь в этом. Но разве я не была права, предостерегая графа де Монтестрюка от конфликтов, неизбежность которых мне была ясна из всего вашего поведения, несмотря на ваши уверения в дружбе к нему и в рыцарской покорности мне? Признайтесь, что я не очень ошибалась.
— Разумеется, Монтестрюк всегда встретит меня между собой и вами.
— На это вы имеете полное право, точно так же, как я имею право не отступать от своего решения. Я хотела убедиться, может ли мужчина любить прочно, постоянно? Еще с детства я решила, что отдам сердце и руку тому, кто сумеет это доказать. Попробуйте. Если сумеете, я скажу да.
— И этот же самый ответ вы дадите и ему?
— Я дам его всякому.
— Всякому! — вскричал Шиврю, совершенно уже овладев собой. — Могу ли я это понять таким образом, что вы предоставляете нам обоим, Шарполю и мне, быть только номерами в лотерее?
— Зачем же я стану стеснять свою свободу, я ведь не стесняю вашего выбора.
Шиврю вышел из затруднения, разразившись смехом.
— Значит, сегодня — то же, что и прежде! Только одним гасконцем больше. Но если так, прекрасная кузина, то к чему же то решение, которое вы объявили мне в один осенний день за игрой в кольцо?
— Может быть — шутка, а может быть… Я ведь женщина! Отгадайте сами.
Орфиза прекратила разговор, исходом которого Шиврю не мог быть доволен. Он пошел искать Лудеака, который ещё не уходил из отеля Монлюсон и играл в карты.