В огонь и в воду
Шрифт:
Два дня спустя Шиврю отвел в сторону Лудеака.
— Место мне не нравится, — сказал он, — я всегда думал, что Париж именно такой уголок мира, где проще всего отделаться от лишнего человека, вот поэтому-то мы скоро и уедем отсюда.
— Одни?
— Э, нет! герцогиня д'Авранш нам первая подает сигнал к отъезду. У меня есть друзья при дворе и один из них — верней, впрочем, одна — говорила королю по моей просьбе, что крестница его величества уж слишком зажилась у себя в замке. Она и подсказала ему мысль вызвать её отсюда.
— Граф де Монтестрюк, разумеется, захочет тоже за ней ехать.
— Этого-то я от него
— Не говоря уже о том, что Париж — классическое место для всяких случайностей… Вот недавно вытащили из Сены тело дворянина, брошенного туда грабителями…
— Как это однако странно! — сказал Шиврю, обмахиваясь шляпой.
— И письмо, которое должно разрушить очарование нашего острова Калипсо?..
— Придет на-днях, и, как мне пишут, в таких выражениях, что нечего будет долго раздумывать.
— Бедный Монтестрюк! Провинциал в Париже будет точно, как загнанный волк. Я обязательно буду в конце охоты!
Вскоре в самом деле пришло письмо, извещавшее герцогиню д'Авранш, что её требуют ко двору.
— Желание его величества видеть вас близ себя так лестно, — сказала маркиза д'Юрсель, что вам необходимо поспешить с отъездом.
— Я так и намерена сделать, — отвечала Орфиза, — но вы согласитесь, тетушка, что я не могу не сожалеть о родном доме, где нам было так хорошо, где у нас было столько друзей, где нас окружало столько удовольствий… Я знаю, что покидаю здесь, и неизвестно, что меня там ожидает…
— Но разве вы не надеетесь встретиться при дворе с теми, кто составлял ваше общество здесь? Граф де Монтестрюк, правда, там ещё не был, но он из такого рода, что ему не трудно будет найти случай представиться.
— Да разве меня там не будет? — воскликнул граф де Шиврю, — я требую себе во всяком случае чести представлять повсюду графа де Шарполя.
— Я знаю, — сказала Орфиза, — что вы не уступите никому в вежливости и любезности.
— Вы меня просто околдовали, прекрасная кузина: великодушие — теперь моя слабость. Я хочу доказать вам, что бы ни случилось, что во мне течет кровь, которая всегда будет достойна вас.
Орфиза наградила его за послушание и за мадригал такой улыбкой, какой он не видел со дня охоты, на которой чуть не убилась Пенелопа.
Близкий отъезд привел Югэ в отчаяние: ему предстояло расстаться с этими местами, где он каждый день видел Орфизу, где их соединяли одни и те же удовольствия, где он дышал одним с ней воздухом, где он мог всегда отгадывать её мысли. Сколько преград будет разлучать их в Париже, и как редко будет он с ней видеться!
Накануне отъезда Орфизы в Блуа и оттуда в Париж, Югэ, проведя с ней последний вечер грустно бродил под её окнами, надеясь увидеть ещё хотя бы её тень на стекле. Его била лихорадка. Безумная мысль пришла ему в голову и овладела им с такой силой, что через минуту он уже мерил расстояние до балкона, на котором показывался изредка легкий силуэт Орфизы: он желал чего-нибудь от нее, какой-нибудь вещи, которой касалась её рука и которая напоминала бы её повсюду.
Перенесенный на другое место огонь показывал, что герцогиня перешла во внутренние комнаты. Не прошло и пяти минут, как он уже был на балконе, не зная сам каким путем он туда взобрался, но с твердой решимостью не сходить вниз, пока не найдет свое
Повсюду были разбросаны её вещи: бывшее на ней в этот день платье из блестящей материи, облекавшее её легкий стан, тонкое кружево, защищавшее её плечи от вечерней сырости, венгерские перчатки, ещё сохранявшие форму её милых ручек, маленькие атласные башмачки, обтягивавшие её детские ножки, веер, которым она играла так грациозно, как истинная кастильянка — все говорило ему о ней. Югэ стоял в восхищении, упиваясь ароматом всех этих вещей. Но среди этого восторга начинало вкрадываться в него беспокойство: что, если вдруг Орфиза выйдет в эту комнату, что подумает она, увидев его здесь, как и чем объяснить ей свое присутствие? Можно ли надеяться, что ему удастся уйти так же неслышно, как он вошел? Он и не подозревал, что Орфиза уже следила за всеми его движениями.
Как ни легко взошел он на балкон, но в ночной тишине все было так безмолвно, что как только Югэ ступил ногой на пол, она стала прислушиваться. Скоро ей показалось, что окно открывается невидимой рукой, легкий треск паркета предупредил её, что кто-то ходит по соседней комнате. Она была слишком храбра, чтобы звать кого-нибудь на помощь: дочь одной из героинь Фронды, она, как и мать, вовсе не знала страха. Она подумала, не Шиврю ли это, известный своей наглой смелостью, и уже схватила кинжал, готовая твердой рукой поразить его за такую дерзость. Молча приподняв портьеру, она посмотрела.
Она задрожала, узнав Югэ де Монтестрюка. Как! Он в её комнатах, в такой час! Что ему нужно? Удерживая дыхание и спрятавшись за толстую портьеру, из-за которой могла все видеть, будучи невидимой сама, она следила за каждым его шагом. Первое её чувство было — гнев и огорчение: Югэ падал в её мнении и сердце её сжималось от сожаления. Второе чувство было удивление и нежное умиление.
После минутной нерешительности, Югэ осторожно подошел к креслу, на котором висел венок из роз, бывший сегодня на корсаже у Орфизы. Оглянувшись по сторонам, он в волнении оторвал один цветок, страстно поцеловал его и спрятал у себя на груди. Он уже хотел уходить и осторожно повесил венок на спинку кресла, Когда внимание его привлекло что-то, чего Орфиза не могла рассмотреть из-за своей портьеры. Югэ нагнулся и нежно снял с белого атласного корсажа какую-то ниточку золотого цвета: то был длинный волос Орфизы. Она улыбнулась, увидев с каким восхищением он рассматривает свою находку, как будто она дороже для него любого жемчужного ожерелья, и тихонько выпустила кинжал из рук. К чему ей нужно было оружие против такого почтительного обожания?
Долго Югэ рассматривал при свете стоявшей на столике свечи тонкие изгибы этого белокурого волоса. он то вытягивал его, то обвивал золотым кольцом на пальце. Вдруг он достал спрятанную на груди розу и, обмотав вокруг стебелька найденный волос, завязал оба конца и спрятал опять на груди, как вор, схвативший какую-нибудь драгоценность.
Он уходил тих и уже дошел было до окна, как вдруг тяжелые складки портьеры раскрылись и перед ним появилась Орфиза. Он отступил на шаг, вскрикнув от ужаса.