В огонь и в воду
Шрифт:
Она взглянула на принцессу и спросила с полуулыбкой:
— Хотите, я дам вам несколько таких булавок?
— Мне? Зачем?
— Кто знает?.. Мало ли что может случиться… Может быть, когда-нибудь они вам пригодятся. У какой женщины не бывает таких проклятых мгновений, когда она хотела бы призвать на помощь забвение!
— Вы, может быть, и правы… Если я попрошу у вас две булавки, вы мне дадите?
— Берите хоть четыре, если хотите.
Она придвинула хрустальные чаши к принцессе,
— Благодарю, — сказала она, удивляясь, что приняла такой странный подарок.
Олимпия стучала ногтями дрожащих пальцев по столу.
— Послушайте! — сказала она, — я сейчас смотрела на эти булавки со странным желанием испытать на себе их адскую силу.
— Вы?
— Да, я! Я иногда чувствую себя очень утомленной, поверите ли? Когда я вспомнила о тайне этого яда, сохраняемой в нашем семействе столько лет, черные мысли пришли мне в голову. Потом другие мысли прогнали их, менее отчаянные, быть может, но наверное более злые! желчная улыбка скривила ей губы.
— Знаете ли вы, что такое ревность? — продолжала она.
— Да, кажется, знаю, — отвечала принцесса, и молния сверкнула в её глазах.
— Когда она меня мучит, то просто жжет огнем! В груди больно, сердце горит. Приходит ненависть. У меня нет тогда другой мысли, другого желания, другой потребности, как отомстить за себя!
Принцесса дрожала от её голоса. По лицу Олимпии, отражающему самую беспощадную, самую непримиримую злобу и ненависть, она видела насквозь всю её душу до самой глубины и ей стало страшно.
Графиня провела рукой по лбу и, подвинувшись к Леоноре, которая сидела безмолвная, продолжала:
— Вы хорошо сделали, что приехали, мне нужно было видеть лицо, напоминающее мне родину, бедную родину, которую я покинула для этой проклятой Франции!
— Вы, графиня де Суассон, вы жалеете, что приехали сюда? Я не думала, чтобы какая-нибудь из племянниц кардинала Мазарини могла пожалеть, что переменила отечество.
— Сестры мои — может быть… но я! И притом зачем нам то, что у нас есть, если нет того, чего хочется!
Она сделала несколько неверных шагов по комнате. Брискетта, на которую никто не обращал внимания, ходила взад и вперед, на вид равнодушная, занимая, чем попало руки, но внимательно прислушиваясь к разговору.
— Я попала в дурную полосу, — продолжала Олимпия. — Ничто мне не удается. Вот и Лавальер: она, должно быть околдовала короля. Ничего не придумаю против её соблазнов.
— Неужели вы не можете простить ей её счастье?
— А я разве счастлива?
Принцесса взглянула на графиню с удивлением.
— Ах! Я знаю, что вы хотите мне сказать. У меня есть молодость, богатство,
— Не понимаю…
— Разве вы не знаете, что случилось? Он уехал.
— Кто?
— Граф де Монтестрюк.
— Ну и что?
Графиня де Суассон пожала плечами.
— Вы бываете при дворе и спрашиваете — ну и что? Не хотите ли вы сказать мне, что вам ничего не говорили, или что вы сами ни о чем не догадываетесь?
— Так это правда? — вскричала принцесса, — вы его любите?
— Я не знаю, люблю ли я его, но мне больно, когда подумаю, что ничто не могло удержать его. Да, я просила, я грозила, но этот провинциальный дворянчик, которому я, Олимпия Манчини, отдала все, уезжает! Но я не позволю поступать с собой, как с мещанкой, которую возьмут, а потом бросят… Я дала ему понять, что не забуду этого, и не забываю! Вы поймете это: у вас течет итальянская кровь в жилах…
— О, да! — отвечала принцесса глухим голосом.
— И мало того, что он пренебрег мною, он целиком предан другой женщине, с которой почти помолвлен.
— Знаю! Знаю!
Вдруг она изменилась в лице, положила холодную руку на руку Олимпии и спросила:
— Неужели я поняла? Этот яд, эти булавки, неужели это для Югэ?
А! Вы тоже называете его Югэ? Да, признаюсь, одну минуту… Если он умрет, где же будет мщение? У него едва ли будет время узнать, какая рука поразила его… он и страдать то не будет. Нет! Нет! Он должен жить!
— Так для той, может быть?
— Для той, кого он любит? Для Орфизы де Монлюсон? Это было бы лучше… поразить его в его любви… вырвать её у него… сложить эту любовь в могилу! Но нет! И этого ещё мало. Он станет оплакивать свою молодую Орфизу, умершую во всей красе… Мне хочется другого… Мне хочется такого мщения, которым я могла бы наслаждаться, сколько хочу, чтобы оно было медленное, продолжительное, чтобы оно текло капля по капле, чтобы оно просыпалось с зарей, но не засыпало бы ночью, Чтобы оно было ежечасное, ежеминутное, и все живей, все злей, все глубже! Вы, видно, не умеете ненавидеть? Вот увидите!
— Что именно?
— А! Если я не могу убрать влияние фаворитки на ум короля и заставить её вытерпеть то же, что сама вытерпела, то я сумею, по крайней мере, наказать соперницу! И я жду теперь именно того, кто мне поможет!
Она позвонила.
— Отчего это графа де Шиврю нет до сих пор? В этот час он бывает обыкновенно в Лувре, — сказала она вошедшему лакею. Видели ли его? Что он отвечал?
— Граф де Шиврю прочел принесенное мной письмо и сказал, что скоро приедет к графине, — отвечал лакей.