В огороде бузина
Шрифт:
Римма Васильевна вырвала нож у любимого и, выставив вперед руки и широко улыбаясь, пошла на золовку. Надежда, устав от скачков, стояла у холодильника, громко дыша и затравленно наблюдая за действиями невестки.
Через несколько минут, вняв увещеваниям, она все же позволила приблизиться Римме Васильевне, и та развязала коварную повязку, оставившую след на шее как от удушения. Золовка, почуяв свободу от пут, моментально бросилась к дверям, как заяц из силков, и выбежала на улицу.
Часа через два позвонил участковый Борщ, сказав Римме Васильевне, что к нему
«Вы че там совсем с катушек съехали, перепились что ли? – кричал он в трубку. – У нее голова разбита, на шее странгуляционная борозда от удушения, и она в таком виде по поселку бегает».
Римма Васильевна пыталась что-то объяснить, но из ее гортани вырывалось только глухое мычание.
«Так, ужрались вы по-взрослому, – сделал вывод Борщ. – Завтра в девять ко мне, а не придете, под конвоем приведу», – сказал полицейский и отключился.
Отключилась и Римма Васильевна практически во всех смыслах. Наступившая ночь, как и предыдущая, не задалась. Римма Васильевна металась как в бреду. Ей мерещилась окровавленная золовка с вылезающими из орбит глазами и раскуроченной головой.
Ближе к рассвету, напившись успокоительного, Римма Васильевна ненадолго заснула. В половине девятого они с Ромой замкнули дом и горестно побрели на опорный пункт.
На улице грело солнышко уже совсем по- весеннему. На лавочке через дорогу прожаривала свои кости баба Вера. Старушка долгожительница, очевидно, имела план не просто разорить пенсионный фонд, а, скорее всего, его полностью уничтожить. Сотрудники СОБЕСа, так называла бабуля эту организацию, предвидя крах своей системы из-за упрямо не желающей самоустраняться старушки, скорее всего уже вынашивали план по тотальной ликвидации долгожительницы.
Проходя мимо соседки, Римма Васильевна вежливо поздоровалась: «Баба Вера, здравствуй!».
Старушка приподняла восковое лицо, будто обтянутое пергаментом, с умными, полностью выцветшими, когда-то голубыми глазами.
«Римка, говорят ты Надьку убила? – очень живо и с интересом, скорее утвердительно, чем вопросительно изрекла она. – Правильно сделала, эта стерва давно напрашивалась», – добавили бабуля-моль и затряслась от смеха всем своим маленьким, иссушенным тельцем, промокая слезы узловатыми, плохо слушающимися пальцами.
У Риммы Васильевны просто подкосились ноги.
Около участка было пустынно, вся местная публика как-то не стремилась по собственной воле проводить свой досуг вблизи с очагом правоохранения. В единственном на все небольшое здание кабинете за столом, заваленным ворохом бумаг, сидел встревоженный Витя Борщ.
«Ты понимаешь, что это? – он тряс перед носом Риммы Васильевны листом бумаги. – Это срок! И немалый!»
«Так набрехала Надька, я на нее случайно упала с Колей, она говорит, сними Колю, да сними, – Римма Васильевна стояла с открытым ртом, глубоко и часто дыша.
– Я к Николаю со всем уважением, – начал мямлить Ромик невпопад.
– Да подожди ты! – Римма Васильевна махнула рукой в его сторону,
– Николай – мужчина достойный, – опять встрял донельзя испуганный Ромик.
– Да уймись ты, – оттолкнула его Римма Васильевна. – Совершенно случайно упала я вместе с Колей на Надьку, Раиска свидетель и Кристинка сказала, что урон здоровью минимальный.
«Пыль протерла на лице? – Борщ уже с сомнением посмотрел на женщину, немного отпрянул от нее и как-то вжался в кресло. – А удушение? – тоже из-за пыли? – участковый покраснел как помидор. – Какие еще свидетели?»– Борщ уже вышел из себя и теперь орал на посетительницу благим матом.
«Он, он свидетель, вдвоем мы были, – показала Римма Васильевна на уже пошедшего зелеными пятнами Ромика. – Сама она удушилась…. душилась, душилась – насилу остановили», – сбивчиво объясняла женщина.
«Значит, вдвоем душили?! – Борщ вскочил на ноги, – Да какой он на хрен свидетель?! Подельник он твой!»
Участковый приблизился к Ромику. Тот от непосредственной близости блюстителя закона пришел в крайнее возбуждение.
«Я к Надежде с большим уважением», – толдычил теперь он, переминаясь с ноги на ногу.
Борщ посмотрел на него как на пустое место и продолжил,
«Я сидалищем чую гнилой движняк… Значит так, подельника твоего, Мундияну этого, с глаз долой, куда хочешь, можешь прямо в Бишкек и отправить. Иначе пристрелю», – добавил он.
«За что?» – взмолилась женщина.
«За попытку к бегству! – заорал, терявший последнее самообладание Виктор. Римма Васильевна, взявшись с Ромиком за руки в страхе отпрянула к стене,
– Ты, я думаю, по дурке откосишь от срока, – он окинул крайне испуганную женщину с головы до пят. – Признаки все налицо, все, разбежались по хатам!» – скомандовал он, демонстративно уставившись в монитор компьютера.
Домой шли молча. Расставаться с любимым женщине не хотелось, она понимала, что Виктор прав и сейчас нужно Ромика убрать из поселка, пока не уляжется весь этот кошмар с мнимой попыткой убийства. К нему, в любом случае прицепятся, и не поможет паспорт молдаванина с густой шевелюрой. Но где, где можно надежно и без риска спрятать любимого? А главное у кого?
Женская половина местного электората даже в расчет не принималась. Римма Васильевна скорее отправила бы его на самом деле в Бишкек, чем на постой к местным бабам. И тут ее осенило: йог Леха, уже однажды принявший активное участие в судьбе Ромика, не откажет приютить его на сей раз.
Через полчаса Римма Васильевна уже стояла перед домом Алексея.
В гостях у Лехи
Женщина без колебаний устремилась в обитель приверженца восточных духовных практик. Подойдя к двери, она вежливо осведомила хозяина о своем присутствии, нажав на звонок, но хозяин не спешил встречать гостью. Устав ждать, она легонько толкнула незапертую дверь и вошла в жилище.