В оковах страсти
Шрифт:
Фулко подошел на шаг ближе. Казалось, все присутствующие разом затаили дыхание. Молчали стены, и даже ветхие перекрытия на мгновение перестали скрипеть. Воцарилась безысходная тишина. Аббат обвинил дочь свободного графа в поджоге церкви! Архидьякон первым пришел в себя. Он медленно поднялся со своего стула и подошел к нам.
— Что мы слышим? В дни Пасхи говорят о колдовстве? Объяснитесь, брат, — обратился он к Фулко, не сводя с меня своих холодных серых глаз.
— Они подожгли мою церковь, она и этот черт-язычник, сатана в монастыре…
— Остановитесь, брат. —
Отец не убирал руки с моего плеча, этим утешая меня.
Люди дьякона с деловым видом бегали по залу, сдвигая в стороны столы и кресла, служанки с невиданной прытью убирали со столов остатки еды и выгоняли собак. У самого большого стола был установлен крест, архидьякон расположился в кресле с мягкой обивкой.
Отец буквально вонзил свои ногти мне в плечо. Это вывело меня из оцепенения.
— Элеонора, ты ведь невиновна, скажи, что ты невиновна? — В голосе отца было столько тревоги. Конечно, я невиновна, разве они этого не знали? Кто-то дал мне в руку бокал, и я смело сделала глоток.
Начался церковный суд, устроенный архидьяконом кельнским. Семь благородных мужей из свиты были торжественно приведены к присяге и заняли места за длинным столом. Взгляды всех были направлены на меня.
Гервиг Кельнский поднялся с кресла, задумчиво поправил свою шляпу. Потом осенил всех крестным знамением и повернулся ко мне.
— In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, amen. [56] Элеонора Зассенбергская, встань перед столом суда.
Отец ободряюще подтолкнул меня — ну, смелее. Для него сбоку было оставлено место, куда он и направился. Один из слуг проводил меня вперед.
56
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. (лат.).
— Вы Элеонора, дочь свободного графа Зассенбергского?
Я молча кивнула.
— Против вас выдвинуто тяжкое обвинение. Настолько тяжкое, что мы решились на то, чтобы нарушить заповедь, запрещающую во время Пасхи вершить суд. Так как его высокопреосвященства архиепископа нет в Кельне — он находится в свите его величества кайзера, а дело не терпит никаких отлагательств, — мы рассмотрим его прямо здесь. В надежде на то, что Бог простит нас за это.
Он прервал свою речь и посмотрел мне в лицо.
— Готовы ли вы дать нам ответ?
Совершенно сбитая с толку, я провела рукой по лбу и, не находя слов, уставилась на него.
— Вы
Гервиг опустился в кресло. Я все еще в нерешительности стояла у стола. Колдовство?
— Она… она и этот человек, которого она называла своим оруженосцем и конюхом, этот чужак, происхождение коего никому не известно, вместе подожгли церковь, чтобы через огонь легче попасть в преисподнюю. Как вы сами видели, церковь сгорела дотла со всем, что было внутри, со всеми святынями во славу Господню…
— Ее видели вместе с живым чертом! — взволнованно выкрикнул монах. — Вначале он поцеловал ее, а затем потянул за собой в горящую церковь, и ее рука была в его руке. Брат Адам может это засвидетельствовать!
— То была ночь кометы, — прошептал другой. — Небесная посланница сеяла несчастье…
— Она опустилась на него и горящем ярким пламенем рукой открыла портал…
— Он плел козни с чертом, ваше преподобие, а она пошла с ним!
Гервиг погладил подбородок.
— Комету весьма отчетливо видели на небе и в Кельне, и звездочеты напуганы предстоящими неприятностями. Вернемся из поездки, а нам скажут, что кайзер лежит в лихорадке…
— Она стояла над нашей церковью, господин! — включился в разговор взволнованный монах-библиотекарь. — Она отыскала наше аббатство, чтобы обрушить на нас беду! Она проклята!
Некоторые из его собратьев вновь упали на колени, будто это могло им сейчас помочь.
— И она наслала огонь, в который и вбежали мужчина и эта женщина. Это произошло незадолго до того, как прозвонили ко всенощной, некоторые братья уже пробудились и ясно видели это.
— Но вы утверждаете, что эта женщина подожгла церковь.
— Нет, то была комета!
— Это была она! Она…
— Я не поджигала церковь! — закричала я. — Немыслимо, в чем меня упрекают! В ту ночь была непогода и…
— И кто же поспособствовал пожару? — с издевкой спросил аббат. — Ваш друг-сатана! Ведь всем известно, что огонь — орудие сатаны! По его приказанию поспешили появиться огненный дракон и Вотан с его языческими силами, чтобы разрушить святую Господню церковь, сооружение христиан! Тогда собрались лишь темные силы…
— Разразилась гроза, и молния ударила в церковь, — упорствовала я и в волнении мяла платок. Языческие силы… Я потеряла уверенность. Что я знала о язычнике и его власти над силами тьмы? Он провел меня сквозь огонь, чтобы получить помощь у Нафтали.
Меня меж тем начали грызть, изнурять сомнения — он просто-напросто использовал меня, мою помощь, мои знания о существующем ходе — а что, если он и правда устроил поджог?
Гервиг прервал спор:
— Разразилась гроза, и молния, направляемая кем-то, попала в церковь…
— Ее направил он своими проклятыми разрисованными руками! Комета беды стояла над церковью, обозначила для него цель, и тогда он направил туда удар молнии…
— А что произошло потом?
— Они вместе ринулись в огонь, половина насельников монастыря были тому свидетелями, как они, взявшись за руки, вошли в пламя…