В окрестностях тайны
Шрифт:
Так прошел целый месяц. Мировая революция почему-то задерживалась, а наша армия отступала, оставляя врагу родные села и города. Если раньше все, о чем говорили сводки, объявлявшиеся по радио и передаваемые из уст в уста, происходило где-то далеко и казалось все-таки не вполне вероятным, то теперь война придвинулась вплотную.
Как-то среди ночи глухие тяжелые удары потрясли дом, стекла уныло зазвенели, мать выбежала на крыльцо в одной рубашке. Смолинцев тоже проснулся, сел в кровати и в наступившей снова глубокой тишине услышал стук собственного сердца.
За
Ощущая подошвами босых ног прохладу крашеного пола, Смолинцев подошел к матери и на правах взрослого сына обнял ее за плечи.
— Успокойся, мама, пойдем!
На другой день оказалось, что на лугу за школой— как раз на другом краю поселка — разорвались четыре тяжелые бомбы. Их сбросили будто бы без всякой цели, только чтобы освободиться от груза, немецкие самолеты, безуспешно пытавшиеся пробиться к Москве. У места происшествия толпились любопытные. Впрочем, их было немного; население поселка заметно поредело за последние недели. Многие эвакуировались в глубь страны, а те, кто остался, предпочитали отсиживаться по домам. С невольным трепетом рассматривал Смолинцев глубокие воронки, искромсавшие землю.
Два маленьких колокольчика росли на самом краю огромной ямы, образованной ударом бомбы. Пламя взрыва, вышвырнувшее в пространство многотонную массу плотно слежавшейся породы, лишь слегка опалило их. На тонких своих стебельках они пригнулись к земле и остались жить. Как близко пронеслась смерть над слабыми лепестками и как устойчивы они оказались перед ней!
Он думал об этом, когда увидел Тоню Тростникову. Она махала ему с тропинки рукой. Майя Алексеевна велела ей собрать ребят — выносить парты и учебные пособия: в школе будет оборудован госпиталь для раненых фронтовиков. Тоня сказала, что она обошла довольно много домов, но что все ребята уже разъехались, кто куда.
Придя в школу, они увидели Майю Алексеевну, которая одна пыталась вытащить застрявшую в дверях парту. Она то решительно упиралась в нее хрупким плечом, то изо всех сил тянула своими слабыми руками. Как всегда, она хотела взять упорством характера даже там, где требовалась обыкновенная сила.
Тетя Сима, несшая по коридору в одной руке скелет, а в другой — глобус, пришла ей на помощь еще раньше, чем Смолинцев. Одним ударом ноги она вправила парту в дверной проем, затем поставила глобус на пол и, не выпуская скелет, мощным рывком свободной руки вытянула парту в коридор. У этой женщины было поистине могучее сложение, недаром многие звали ее не тетя Сима, а дядя Сима.
Парты сносили во двор и складывали их под навесом. Потом тетя Сима и девочки мыли полы, а Смолинцев таскал воду из колодца, а также выносил грязную воду и выливал на картофельные гряды. Занятие не из самых приятных, но тут уж не приходилось разбираться: всякое дело могло понадобиться для обороны страны.
Когда Смолинцев возвращался домой, его обогнали несколько мчавшихся
Близко за пристанью раздались один за другим два толкающих воздух взрыва. Смолинцев. сразу заметил, что на реке что-то изменилось-Нельзя было понять, в чем дело. Но обрубленные купола церкви, переделанной в кинотеатр «Спартак», и низкие каменные лабазы на том: берегу никогда раньше не были так хорошо видны отсюда.
Воздух опять сильно толкнуло, глухой удар отдался по земле, над рекой взвился столб черного дыма, в котором не поднялась, а, наоборот, осела в воду громадная темная дуга железнодорожного моста.
Мать, обеспокоенная долгим его отсутствием, принялась подогревать простывший обед.
— Уж и не знаю, не уехать ли нам к дяде Андрею, — сказала она, усаживаясь с ним рядом за стол. — Говорят, фронт сюда подвигается, отступают наши.
Словно в ответ на эти слова скрипнула деревянная калитка. Через подворотню с трудом перешагнула их соседка Пояркова и в изнеможении прислонилась к забору. Она была беременна. Ее бескровные губы дрожали, в глазах застыла тревога, на желтом лице виднелись коричневые пятна.
Смолинцев поскорее принес из дома воды, Пояркова выпила несколько глотков, стуча зубами о край чашки, и сказала, что на той стороне реки — в Каменке — немцы, что на станции грузится последний эшелон и, если сейчас не уехать, то будет уже поздно.
— Собирайтесь скорее, вместе поедем, а то я одна пропаду, — говорила она, шумно глотая ртом воздух.
Мать натянула на себя поверх платья бостоновый жакет от своего лучшего праздничного костюма, положила в чемодан юбку, воскресные туфли, немного белья и 400 рублей, — только что полученную пенсию за отца. Смолинцев закрыл окна. В последний раз они оглядели свое жилище и торопливо покинули дом.
Смолинцев тащил чемодан и сумку, а мать вела под руку Пояркову. Они шли не по улицам поселка, а наискосок, через огороды, к водокачке, близ которой был виден товарный состав.
Пояркова несколько раз опускалась на гряды и стонала, и Смолинцев боялся, что она начнет рожать.
Наконец добрались до эшелона. Тут толпилось множество встревоженных людей. Попасть в вагон было невозможно. Кое-как матери с Поярковой удалось протискаться на площадку. А Смолинцев забрался на подножку и ухватился за поручень.
— Воздух! Воздух! — раздался чей-то отчаянный крик.
Послышался ритмический и еще слабый рев мотора, затем стонущий, придавливающий вой бомбы. Она разорвалась на путях, сбоку от эшелона, вздыбив землю и выворотив шпалы и рельсы. Все стали выпрыгивать из вагонов и разбегаться в стороны. Смолинцева столкнули с подножки; он упал на чемодан, и когда поднялся снова, то увидел, что состав, мотаясь на стыках, удаляется, набирая ско-рость. Он бросился вслед, но в это время в ушах что-то треснуло и все во* круг исчезло, будто провалилось куда-то вместе с ним…