В омут с головой
Шрифт:
— Оля, не надо, — проговорил дядя Паша. — Пойдем домой, пойдем.
Ольга Степановна дала себя увести мужу. Они пошли по лесной дорожке, муж обнимал жену за плечи, и видно было, как две седые головы склонились друг к другу.
Алешка, глядя на них, вспомнил песню, которую часто слышал, но никогда не вслушивался в смысл ее слов:
…Два седые человека Спать обнимутся вдвоем, Но один уснет навеки…Наверное, поэт писал о таких вот, любивших друг друга
Михалыч безвольно махнул рукой и поплелся в свое убежище. Светлана Арнольдовна разговаривала с водителем около двери сторожки.
Алешка продолжал стоять один на том месте, где произошла стычка. Ему не нравился такой поворот событий. Мало того, что он страху натерпелся, так еще опять попал в обвиняемые. Главное, непонятно, почему Ольга Степановна обвиняет его и Михалыча? И в чем? Что именно она имеет в виду? Или они оба просто попали под ее болезненный взгляд? Тогда минут через пять она начнет обвинять в смерти ее любимого Илюшеньки и еще кого-нибудь. Любой прохожий, встретившийся ей по дороге домой, станет душегубом. Любой сосед! А если ей вздумается направить свой гнев на маму или отца? Ей наверняка кажется, что весь белый свет на нее ополчился. А мама говорит, что она не опасна. Ну, уж нет, лучше держаться от нее подальше.
Мама тем временем, закончив разговор с водителем, забрала из машины оставшиеся там сумки и зонтики и подошла к Алеше. Машина развернулась и поехала обратно в город, так и не воспользовавшись гостеприимно распахнутым въездом.
— Надо было его сразу отпустить, не пришлось бы тогда и Михалыча будить. Может, и драки бы не случилось, — проворчал Алешка, глядя вслед уезжающему автомобилю.
— Знать бы, где упасть, соломки бы подстелил, — изрекла мама, вручая Алешке часть вещей. — Помоги-ка мне лучше. И не ворчи, молодой еще.
— Как скажешь, родная, — согласился сын. Он взял из рук матери все вещи, забранные из машины. Светлана Арнольдовна оставила себе только свою сумку, зонт и черный платок, который только что сняла с головы.
Они пошли по той же дорожке, по которой несколько минут назад удалились старики Орловы. Здесь, загородом, воздух был свежий, пахло хвоей. После всего происшедшего прогулка подействовала ободряюще.
— Алеша, — прервала его молчание мать. — Я завтра уеду в Москву, хочу встретиться с профессором Зайцевым.
— Из-за Ольги Степановны?
— Да. Попробую договориться, чтобы ее положили в их клинику. Это все же не психушка районного масштаба. И уход, и лечение, и режим не тюремный. Жалко ее, она потеряла последнее, за что держалась в этой жизни.
— Почему последнее? А муж? Сколько лет они вместе?
— Муж? Ах, Павел Николаевич, да, конечно, но для женщины все же главнее ребенок.
Алешка не стал спорить с матерью, но остался при своем мнении.
— Ты, если хочешь, можешь поехать со мной, — сказала Светлана Арнольдовна.
— Нет, я останусь. У меня тут кое-какие дела наметились.
— У тебя дела? Ну, наконец-то, а с кем, если не секрет?
— Нет, не секрет. Помнишь, со мной в классе учился Славка Корольков? Он у нас часто бывал. Физикой увлекался, все подряд чинил. Ну, помнишь, у нас еще видеодвойка полетела, кассету «закусила». А Славка пришел, раз-раз и готово. Все работает. Я думал, он телемастером станет или инженером
Пока Алешка рассказывал, лицо Светланы Арнольдовны отразило мучительный процесс вспоминания, затем, видимо, «процесс пошел», и она радостно закивала головой.
Они подошли к воротам дачи. И в доме и во дворе стояла тишина. Стариков не было видно, либо они еще гуляют, либо ушли к себе. Орловы занимали в доме две небольшие комнатки с отдельной кухней, санузлом и входом со стороны хозяйственного двора. Их квартира также имела внутренний проход в хозяйскую часть дома.
Орловы жили тихо и замкнуто, без необходимости старались не попадаться на глаза, делали свое дело и старались не загружать никого своими проблемами. Потому, вероятно, Алешка так мало знал о них. Они были привычны и незаметны, поэтому и малоинтересны.
Дома Алешку ждал приятный сюрприз:
«Уважаемый Алексей Леонидович! Если у вас на завтра не намечается каких-либо неотложных дел, я предложила бы вам встретиться со мной. Где-нибудь в районе часов двенадцати пополудни, где-нибудь в районе сквера у моего отделения. Чтобы вы меня ни с кем не перепутали, в руках я буду держать газету «Время местное». Если вы по каким-либо причинам прийти не сможете, прошу сообщить мне по телефону 312–273. С уважением Шевченко Лина Витальевна».
Алешка тут же схватил телефонную трубку и набрал 312–273. После непродолжительных гудков ему ответил мужской голос:
— Капитан Тельных у аппарата.
— Здравствуйте, — растерялся Алешка. Потом понял, что это ее служебный телефон, и добавил: — Извините, мне Шевченко.
— Лина Витальевна на выезде. Сегодня уже наверняка не будет, она где-то в районе. Что передать?
— Будьте любезны, если она с вами свяжется, скажите, что Корнилов завтра явится, как по повестке.
— Хорошо, записал. А вы по какому делу проходите?
— Я?.. По личному.
Смешно! Получается, что у следователя, кроме уголовных дел, никаких других быть не может. Так, вероятно, представлял неведомый Алешке капитан Тельных. А у такой красивой девушки, как Лина, обязательно должны быть другие дела: и личные, и сердечные, и, наконец, семейные… Внезапно Алешка поймал себя на мысли, что он, в сущности, ничего о ней не знает. Вернее, кое-что знает о ее детстве, но ведь она уже давно не ребенок, может, даже замужем. Он так об этом и не спросил. Но с другой стороны, если она любит бабушкины щи, то вряд ли муж существует. Тогда непонятно другое: почему она до сих пор не замужем? Что, нет желающих — в это верится с трудом. Значит — ждет принца… Алешка посмотрел на себя в зеркало и решил, что если его немного почистить, слегка приласкать, то он еще вполне может сойти за принца.
И тут из кухни донеслись голоса. Он встал и пошел туда. Мать налила стакан воды, взяла пузырек с корвалолом, налила в стакан сколько надо и протянула Павлу Николаевичу. Он выпил, вернул стакан, посмотрел на Алешу.
— Оля спит, а у меня что-то сердце прихватило.
— Алеша, посиди с ним, я сейчас. — Светлана Арнольдовна вышла из кухни.
— Навязались мы на вашу голову, — проговорил Павел Николаевич. — Пойдем на улицу, подымим.
— Нет, вам нельзя, — спокойно ответил Алеша. — Вам лучше прилечь, пойдемте в мою комнату.