В ожидании рассвета
Шрифт:
Он вдруг понял, что Каинах прекрасно слышит все его мысли. Тот ничем не выдал себя: его лицо всё так же было самой непроницаемой маской в мире; Фарлайт испытал нечто вроде небольшого озарения и тут же принялся думать об облачных вихрях над городом.
— Если хищников становится слишком много, численность жертв начинает быстро сокращаться. Быстрее, чем пополняется. Тогда хищники рискуют вымереть сами, — вдруг сказал Каинах. Он развернулся и прыгнул с края крыши, тут же увлечённый потоком ветра. Его крылья распахнулись как два больших саотимских зонтика.
Фарлайт последовал его примеру. Уже через несколько
Демон поднялся так высоко, что земля скрылась из виду в тумане. Теперь туман окружал его: Фарлайт был внутри облака, и его глаза не улавливали ни единого отблеска света. Он представил, что наконец слился с Тьмой, и ему стало легко и покойно. Фарлайт решил, что останется в этом облаке до конца Тьмы. Может, ему и удалось бы воплотить эту идею, но вскоре крылья начали коченеть, и Фарлайт спустился вниз, к распорядку без распорядка.
В тот день, между столицей демонов и небом, он впервые почувствовал приятное сродство со своим телом. Раньше он постоянно подчёркивал, сам для себя, что дух и тело — две разные вещи, что тело — это тюрьма; но теперь, когда оно стало таким лёгким, сильным, крылатым, неприязнь к нему начала улетучиваться. Фарлайта посетила крамольная мысль: а что, если раньше его тошнило от всей мировой плоти только потому, что его собственная плоть была жирной и неуклюжей, а он проецировал свои ощущения на весь окружающий мир?
…Ах, такого просто не может быть.
Шли дни. Каинах, который должен был обучать его, явно не горел желанием возиться с новичком. Он сбросил Фарлайту кучу книг: по языку, местным законам, истории мира — по версии демонов… но Фарлайт целыми днями только валялся на кровати в отданной ему комнате башни — без двери, зато с большим окном, а если и слазил со своего ложа, то только для того, чтобы поискать обед. Казалось, всё шло к тому, что облагораживающая трансформация была зря: Фарлайт опять начал набирать вес.
Ему ничего не хотелось. Может, для других фраоков преображение было началом новой жизни, полной возможностей, но не для Фарлайта. Он перестал видеть в своём существовании смысл. Каинах говорил Фарлайту, что скоро тому поручат роль наместника в одной из новых провинций Срединной земли, отвоёванной у западных кшатри, но и это не вызывало в нём бурного энтузиазма.
— Это важное поручение, — говорил Каинах. — Земли на границах удерживать тяжелее всего.
И тогда Фарлайт спрашивал, почему фраоки не уничтожат всех кшатри, смотртов, триданов, магов, если они есть первозданная стихия, облечённая в крылатые тела? Каинах каждый раз находил пафосную отговорку, не удовлетворявшую собеседника, и тот возвращался к лежанию с исключительно
Вскоре к Фарлайту стал прилетать не Каинах, а Ламаш. Ламаш не вещал пафосных речей, не расписывал собрату прелесть бытия фраоком, а просто рассказывал разные байки, будто бы они с Фарлайтом были старыми друзьями.
— А потом мы распяли его! Ха!
Так заканчивалась большая часть его историй. Кого-то в конце распяли, четвертовали, бросили в морозные глубины Деррамского ущелья. Ламаш находил это исключительно весёлым поворотом в своих рассказах.
— Кем ты был, до того, как стал демоном? — спросил Фарлайт однажды.
— Никем, — ответил Ламаш. — Меня не было.
Ламаш сидел на подоконнике — каменном, как и всё остальное. Стены, полы, потолки — всё каменное. В Лаиторме и её окрестностях тоже, но там всё было сложено из больших гладких плит, а здесь — из небольших камней. Фарлайту иногда думалось, что лицо его вечно безразличного наставника Каинаха превратилось в камень, потому что тот прожил в башне эти тысячи лет. Каинах заведовал всеми внутренними делами Цваргхада — столицы, Ламаш же был кем-то вроде тайного агента и палача.
Иногда, когда однообразные байки Ламаша надоедали Фарлайту, он жалел, что у его гостя есть крылья. Его было бы так удобно столкнуть фраока с подоконника! Но всё же Фарлайт признавался себе, что благодарен Ламашу. И неважно, почему он прилетает сюда, по указке Каинаха или Гардакара, или по своей воле. Фарлайт сам заключал себя в клетку одиночества, но этим сам же закапывал своё настроение ещё глубже.
— Ты был магом, как я, верно? Все фраоки были магами. На худой конец триданами. Каинах — менталист, но он всё равно держится скорее как маг, нежели тридан.
— Каинаху не одна тысяча лет. За столько времени можно опробовать десяток манер, — усмехнулся Ламаш.
— А тебе сколько?
— Столько же, сколько и Тьме, ведь я и есть Тьма.
Опять эти общие фразы!
Рано или поздно Ламаш опять оставлял его наедине с апатией. Фарлайт ложился на живот и звал Тьму. Однажды его осенило: Тьма не выходит на контакт, потому что она и так уже рассказала ему всё, что нужно! Осталось только выполнить её задание. От этой мысли Фарлайт вскочил с кровати, и нервно забегал по комнате. Почему-то раньше он не задумывался над тем, как именно будет выполнять задание по «уничтожению столпов, на которых зиждется плотный мир». Он ждал, что Тьма сама подскажет ему решение, послужит проводником… Как глупо. Тьма ждёт его инициативы!
Номинально, судьи бессмертны. Но это только слова, пропаганда. Если вытащить их на свет, что с ними будет? Сгорят, как Ядвир, помешаются рассудком, как Антир, или… ничего не случится, как с Алфаром и Адарой?
Так он лежал, постоянно размышляя над поиском обходного пути. Со стороны казалось, что ничего не изменилось. Ламаш, глядя на это, заключил пари с судейским секретарём, бесом по имени Асаг. Ламаш ставил на то, что Нергаль (как демоны называли Фарлайта) разжиреет через месяц так, что крылья не смогут поднять его в воздух. Асаг был с этим не согласен. Он верил в Фарлайта, и потому ставил на то, что тот продержится «на крыле» как минимум полтора месяца.