В ожидании счастливой встречи

Кокоулин Леонид Леонтьевич

— Печать, — засмеялся Владимир Николаевич. Вынул из кармана мешочек и подал Ивану Ивановичу.

— Это другое дело, — сразу посерьезнел Иван Иванович. — Ну, так вы езжайте, Ружье, Федор, смотри, поосторожнее. — И Иван Иванович колобком покатился по дороге к остановке автобуса.

Фомичев еще некоторое время посидел в раздумье, смотря вслед Шустрову. Подошел автобус. Иван Иванович вскочил на подножку и помахал рукой.

— Чует мое сердце, Федор, объявится колонна. У тебя так не бывает?

— Предчувствия, что ли? Бывают. Перед тем

как уйти моей Вике, места не находил.

Владимир Николаевич только вздохнул. Еще немного посидели.

— Может, навстречу колонне поедем?

Колонна

Надвигались сумерки, мороз поджимал, словно добавлял им гущины. Казалось бы, надо торопиться, а Фомичева что-то удерживало. Одну руку положил на баранку, другой прикрыл глаза, будто пытался что-то вспомнить, но так и не вспомнил — убрал руку с баранки. Федор тронулся. Фомичева как-то кольнуло в тот момент, когда из-за поворота загустели фары.

— Притормози, Федор, не наша ли колонна?

Федор притормозил и помигал фарой. Головная машина потянула на обочину и остановилась. К ней почти впритык подходили другие.

Первым из головной машины выпрыгнул парень.

— Здравствуй, Котов, — Фомичев пожал парню руку.

Колонна сжалась. Вывернул из темноты и Егор Акимович. Подошел.

— Чего расщеперились? Котов? — Простуженным голосом бросил Жильцов, но, узнав начальника стройки, осекся. — Неужто доехали?! Владимир Николаевич, куда причаливать?

— Федя, разворачивайся, — принял Фомичев решение.

Федор развернулся.

— Поезжай за мной, — сказал Фомичев Жильцову и сел в «газик».

И колонна, оглашая ревом моторов поселок, потянулась между домишками. Да не рассчитали, заклинились. Ни взад ни вперед. Оставалось одно — разбирать заборы.

Забегали по дворам, заголосили бабы.

— Заборы мы вам тесовые поставим, — сколько мог, уговаривал Егор Акимович. И все покрикивал: — Давай, давай, ребята-а! Бочком, бочком. — И колонна втиралась, прошла между домами в чистое доле, туда, где еще теплился костер, оставленный Федором.

Фомичев почувствовал в ногах сухую дрожь: хотя и ждал колонну, но приезд механизаторов застал врасплох.

«Куда же их? Усталые, обожженные якутским морозом. Прокопченные кострами дорог. Такой путь — три тысячи верст. Поди, по-человечески ни разу и не поспали. Что за сон, скрючившись в три погибели, в машинах? Что же делать? Что предпринять?» — вертелась в голове Фомичева одна мысль и причиняла боль.

Тем временем парни сняли с трейлера бульдозер, и Валерий Котов потеснил деревья, сгреб белый, сверкающий на свету фар снег. Оголил землю, распалили костер, и колонна, вытянувшись от поселка, заняла свое место. Костер собрал всю колонну.

— Ну, так что же, мужики, — наконец нашелся начальник стройки, — горячего похлебать с дороги надо.

— Не мешало бы, Владимир Николаевич, — за всех ответил спокойный и уверенный Егор Акимович.

— Так в чем же дело? По

машинам! Человека четыре в «газик», остальные в «летучку».

— Валерий, ты с Петро Брагиным побудь тут, — придержал Жильцов Котова, когда садились в машину. — Без присмотра оставлять колонну негоже. Я тебе за щекой привезу.

За сдвинутыми столами сидели пропахшие за дорогу соляркой механизаторы. Фомичев оглядел свое воинство. Вспомнил, как провожал колонну.

Поговорка: «По одежке встречают, по уму провожают» — как нельзя лучше подходила к этому случаю. Рядом со степенными механизаторами Валерий Котов выглядел белой вороной, и Фомичев еще тогда подумал: а этого волосатого куда? В ботиночках, отвечать за него. Если бы не Жильцов, Фомичев не допустил бы Котова до машины. Но на вопрос: «А этот тоже едет?» — Жильцов промолчал, и Фомичев понял, что сказал не то.

— А где тот самый паренек, рыжеволосый, Валерий Котов? — спросил Фомичев.

— Женили мы его, Владимир Николаевич, на Лесной Марьяне… Он у нас самый молодой, самый отчаянный, — негромко сказал Егор Акимович.

Слова его прозвучали в тишине, и тишина была добрая, согласная.

— Дорогие мои товарищи, соратники, — поднял рюмку Фомичев. — Именно соратники. Сегодня, может, вы и не оцените до конца, не поймете, какие вы мужественные люди. То, что вы совершили, — это подвиг, понимаете, подвиг…

Егор Акимович махнул рукой.

— Да, да, подвиг. И мне нехорошо, что я так встретил вас, но, в городе не разрешили основать перевалочную базу. И мне больно, что не могу вас обогреть и обласкать. Видите, как нескладно…

— Какое там, — отмахнулся растроганный Жильцов и стал тереть лоб.

— Неужто мы не понимаем или не знаем вас, Владимир Николаевич? — послышалось со всех сторон. — Переживем. Лишь бы все было путем да по честности. Терпение и труд все перетрут…

Егор Жильцов дохлебал вторую тарелку щей, сходил за добавком.

— Котлеток мне не надо, — сказал он на раздаче, — а щей налейте…

— И мне, — припарился к Жильцову бульдозерист Иван Вороненко, — начерпайте пожиже — сто лет не ел из свежей капусты.

Повариха подала Жильцову тарелку, а Ивану сама принесла на стол — «расплескаешь в своих клешнях». Повариха была молодая, ладная собой.

— Вот и невеста! — подхватили парни. И нам щей… — Все, кто уже и котлеты съел, и компот выпил, тянули тарелки. — А мы что, рыжие, пусть и нам девушки подают…

— Да разве жалко — котел поставим…

— Ивану небось персональные, — вклинился с тарелкой Рюхин Степан, невысокого роста петушистый шофер.

— Может, Степана женим, а?..

— Согласен, — полупал белесыми глазами Степан. — Хоть теперь. И сберкнижка вот! С козыря зайду…