В ожидании счастья

Холт Виктория

— И шепелявая.

— Я думаю, что она очаровательна. Виктория и Софи посмотрели на Аделаиду, ожидая ее реакции. Глаза Аделаиды вспыхнули, и она приняла воинственный вид.

— Эта женщина доведет короля до погибели. Меня это сильно удивило.

— Но каким образом? Я слышала, что ее обязанность заключается в том, чтобы развлекать его.

Аделаида разразилась громким кудахтаюшим смехом.

— Она путана. Вы знаете, что это такое?

— Я не помню, чтобы слышала это слово раньше.

— Она его любовница. Это понятно? — Я кивнула, Аделаида подошла ко мне, ее глаза сверкали. — Она работала в публичных домах до того, как попала сюда. Говорят, что она нравится ему, так как знает множество новых трюков. Все это почерпнуто

в борделях, где она набралась соответствующего опыта.

Я в смущении покраснела.

— Этого не может быть…

— О, вы слишком молоды, моя дорогая. Вы невинны. Вы не знаете этот двор. Вы нуждаетесь в друзьях, вам необходим опытный человек, который бы руководил вами, помогал вам.

Она схватила меня за руку и приблизила свое лицо к моему. Две другие также подошли, кивая головой, и мне захотелось бежать, поспешить к королю и спросить его, правда ли это. Но я не знала короля. Он оказался не тем человеком, с которым можно было откровенничать. Я могла положиться на Мерси, он был единственным, в ком я могла быть уверена. И он говорил мне об этом.

Аделаида продолжала монотонным, тихим голосом:

— Король был не прав, пригласив ее на ужин… особенно в такое время. Это оскорбление… для вас. Ваш первый интимный ужин… и он выбрал именно этот момент, чтобы привести ее, хотя она никогда прежде здесь не появлялась.

Тут я поняла, почему Мерси и другие были так обеспокоены, — они знали, что присутствие этой женщины, этой проститутки за столом было оскорблением для меня. Я была глубоко потрясена — ничто не могло показать мне более ясно, что король не уважает меня. Я думала, что он полюбил меня, а он все время смеялся надо мной, над моей наивностью, и привел свою любовницу на ужин, чтобы оскорбить меня. Все это было заранее продуманной игрой, чтобы скрыть еще что-то ужасное и зловещее.

— Вам не следует беспокоиться, — заявила Аделаида. — Мы ваши друзья.

Она посмотрела на сестер, которые тут же кивнули головами.

— Вы можете приходить к нам, когда пожелаете. Вы можете пользоваться собственным ключом к этим апартаментам. Вот! Разве это не показывает, как мы любим вас! Мы ваши друзья. Доверяйте нам. Мы научим вас, как сделать Бэри хорошим мужем. Но всегда приходите к нам, и мы поможем вам.

Аделаида приготовила кофе. Она гордилась своим умением и не позволяла слугам готовить его.

— Меня научил король, — сказала она. — Он раньше готовил его в своих апартаментах и приносил сюда, когда мы были моложе. Затем я приглашала Викторию, но прежде, чем прийти сюда, она вызывала Софи, а Софи вызывала Луизу… Это было до того, как та ушла в монастырь. Вы знаете, она постриглась в монахини не только для того, чтобы спасти свою душу, но и душу короля. Она постоянно молится за него, опасаясь, что он может умереть без отпущения грехов. Что, если он умрет в постели рядом с этой путаной! Луизе приходилось идти сюда длинными переходами и когда она добиралась, король уже собирался уходить, поэтому часто у нее оставалось время только на то, чтобы поцеловать его. Это были счастливые дни… до того, как здесь появилась эта женщина. Конечно, до нее была Помпадур. Король всегда оказывался легкой добычей для женщин. Но было время… — Ее глаза стали задумчивыми. — Все мы взрослеем. Вы знаете, я была его любимой дочерью. Тогда он обычно называл меня Локи. Подразумевалось, что это уменьшительное имя. Он все еще называет меня так, а Викторию — Коше.

— Это потому, что я люблю покушать, — вставила Виктория. — Поэтому я стала немножко полной…

— Софи была Грейл, а Луиза — Чиффе. Наш отец любит давать людям прозвища. Он всегда называл жену нашего брата Бедная Пепа. А ее зовут Мария-Жозефина. Я редко слышала, чтобы он обращался к вашему мужу иначе, чем Бедный Бэри.

— Почему эти двое «бедные»?

— Пепа потому, что, когда она приехала сюда, ее муж был холоден к ней. Он был раньше женат, любил свою первую жену и в брачную ночь плакал по первой жене в объятиях

новой. Но она была терпеливой и со временем он полюбил ее, а затем умер. Поэтому она стала Бедной Пепой. А Бедный Бэри… Ну, он отличается от большинства молодых людей… поэтому он и стал Бедным Бэри.

— Интересно, не возражает ли он против этого?

— Бедный Бэри? Ему нет дела ни до чего, кроме охоты, чтения, замков и строительства…

— И еды, — добавила Виктория.

— Бедняжка Бэри! — вздохнула Аделаида, и остальные вздохнули вслед за ней.

Когда я уходила от них, то знала о королевской семье многое такое, чего не знала раньше. У меня появился ключ от апартаментов тетушек. Я буду часто пользоваться им, по крайней мере, с ними я смогу избежать жесткого этикета мадам де Ноай.

Во время бала, который состоялся спустя несколько дней, из-за этикета возникла некоторая сумятица. Дело в том, что бал давался в мою честь, и принцы Лотарингии потребовали, чтобы им было отдано предпочтение по сравнению со всеми другими, поскольку мой отец был Франсуа Лотарингский, и они претендовали на родство со мной. Поэтому принцесса Лотарингская, которая была моей дальней родственницей, полагала, что у нее есть основания занять место в менуэте впереди прочих дам. Герцогини из королевского дома были возмущены и во всем дворце возникла большая сумятица. Король взволнованно расхаживал по своим апартаментам, обеспокоенный возникшей ситуацией. Отказать в притязаниях Лотарингов — нанести оскорбление австрийскому дому, согласиться — означает оскорбить дома Орлеана, Конде и Конти Никогда этикет не казался мне большей глупостью. Король разрешил мадам Дюбарри сидеть за столом рядом со мной, и все же считалось, что я буду оскорблена, если моя дальняя родственница не получит преимущества. Я решила, насколько это возможно, не становиться рабыней их глупого этикета. Однако споры продолжались, пока, наконец, король не решил их в пользу Лотарингии, после чего принцессы отказались явиться на бал, оправдываясь нездоровьем.

Я едва обратила внимание на их отсутствие. Я танцевала. Как я любила танцевать! Во время танца я чувствовала себя более счастливой» чем когда-либо. Я танцевала с мужем, который был очень неуклюжим и постоянно поворачивался направо, когда нужно было поворачиваться налево. Я громко рассмеялась, он смущенно улыбнулся и сказал:

— Я действительно плохо танцую! — И это отчасти расположило меня к нему.

Танцевать же с моим младшим деверем, прирожденным танцором, — совсем другое дело. Он сказал мне, что я выгляжу прекрасно, что Бэри самый счастливый человек при дворе, и он надеется, что тот понимает это. Казалось, тут скрывается какой-то вопрос. Я уклонилась от ответа, но мне все больше нравилось находиться в его компании. Прекрасно было общаться с человеком моего возраста, с которым у меня имелось нечто общее. Артуа смеялся надо всем, что казалось и мне смешным, и я была уверена, что мы станем друзьями. Затем я танцевала с молодым Шатрэ, сыном герцога Орлеанского, который мне совсем не понравился. Он был грациозен, но из-за холодного взгляда он напоминал мне змею. Это был мой первый близкий контакт с ним, хотелось бы знать, не обманет ли меня предчувствие, сложившееся о нем в тот вечер, что он станет моим врагом.

Эти люди сильно отличались от моих собственных придворных, и, как бы они усиленно ни наряжали меня во французские одежды, как бы ни усвоила я их манеры и обычаи, я всегда оставалась австрийкой. Мы не были такими вкрадчивыми, были более естественными, хотя, возможно, не такими образованными; при сравнении мы могли показаться неотесанными; мы не были такими остроумными, но нас легко можно было понять: мы говорили то, что думали, и не скрывали наших подлинных чувств под маской этикета. Здесь же везде царствовал этикет. Я задыхалась. Мне хотелось закричать, что я устала от него; я хотела им пренебречь, надсмеяться над ним и сказать окружающим, что если они хотят его соблюдать, так это их дело, но освободите меня от него.