В память о тебе

Калотай Дафна

Григорий специально занимался этим вопросом.

Профессор нахмурился и кивнул головой.

— Проблема заключается в том, что мы не можем с полной уверенностью утверждать, что это письмо написано Виктором Ельсиным. Кто угодно может быть автором этого документа.

— Но… в моем реферате… Я там сравниваю одинаковые места в письме и стихотворениях!

— Вы хотели найти их, и вы их нашли. Разве непонятно? Проще простого найти параллели в двух текстах, если заранее убедить себя в том, что они должны там быть. А вот меня вы не убедили. Понадобится больше, чем несколько сходных фраз,

чтобы я вам поверил. Возможно, автор письма просто заимствовал вдохновение у Ельсина.

Профессор нетерпеливо вздохнул. Григорий растерялся:

— Но…

— Откуда у вас это письмо? Вернее, его фотокопия. Кто сказал вам, что письмо написано Ельсиным?

— Я сам пришел к этому выводу, — обиженно заявил Григорий.

— Каким образом?

— Оно принадлежало его жене, а потом…

— Хорошо. Этого вполне достаточно. Если она подтвердит ваши слова, то…

— Сомневаюсь.

На лице профессора появилось выражение легкого разочарования, которое преследовало Григория долгие годы. Большие Уши насмешливо прищурил глаза. Его рот скривился в презрительной, высокомерной улыбке. Так взрослый человек смотрит на ребенка, допустившего серьезную, но вполне простительную ошибку.

— Григорий! — покачал головой профессор. — Без доказательств ничего у вас не выйдет. Это письмо мог написать мой дядя Василий или неизвестная нам пожилая леди. Мы даже не знаем, что первично, а что вторично. Писавший письмо мог любить поэзию Ельсина и позаимствовать из нее некоторые образы. — Заметив, что Григорий расстроился, он поспешно добавил: — Ваш реферат отлично написан. Прекрасный пример текстуального анализа. Я поставил вам «А».

В душе Григория закипал гнев. Разве ради этого он столько корпел над работой?

— Примите мои поздравления, — продолжал профессор. — Реферат чудесный, но я настоятельно советую вам заняться чем-то другим. По крайней мере, пока вы не отыщете доказательства, подтверждающие ваши предположения.

Григорий отправил реферат в вонючий пакет для мусора, полный пустых консервных банок из-под говяжьей тушенки, которую так обожал его сосед.

Слова профессора не пошатнули его веру в аутентичность писем.

Я закрываю глаза и вспоминаю, как мы целовались в парке, пока не подошел худой милиционер и не начал нас бранить. Часы, дни, недели ничего не значили тогда для меня. Они были всего лишь мгновениями, которые разделяли наши поцелуи.

Наш дорогой В. предложил подвезти тебя. Как хорошо, что у нас есть такой друг! Только бы погода не подкачала! В противном случае не надо. Не забудь захватить с собой паспорт. В моих ушах все время звучит песня о муже, который скучает по своей жене подобно берегу, скучающему по волне. Как я соскучился!

Кристина оказалась куда доверчивее профессора. Она сразу же поверила объяснениям Григория.

Когда-то я сомневался, что встречу женщину, способную настолько тронуть мое воображение, что я подарю ей это янтарное чудо, маленькие блики солнечного света. Особенно потрясающе смотрятся серьги. В каждом янтарном камешке заключен свой крохотный мир. Они

напоминают мне о даче: полчища насекомых и заходящее солнце, отражающееся в озере. Невоспроизводимое совершенство летнего вечера. Я ждал подходящего случая, чтобы подарить тебе украшения. Похоже, я слишком задержался с этим.

Сидя на сквозняке, Григорий тщетно боролся с нахлынувшими воспоминаниями.

— Поэзия — это бесполезное занятие, которым человечество, вольно или невольно, будет заниматься вечно, — выдал Золтан один из своих парадоксов.

— Хорошо, — сказал Григорий. — Я польщен твоим предложением. Не вижу причин, которые могут помешать мне его принять.

Венгр радостно улыбнулся. Даже сейчас в его внешности угадывалась тень бывшего денди. Впрочем, куда легче было принять Золтана за завсегдатая «Данкин Донатс».

— Сначала взвесь все за и против, а тогда уже соглашайся.

Григорий поднялся и начал застегивать пальто. Сидевшая за соседним столом нищенка тоже поднялась и зашаркала прочь. На экране телевизора на стене бойкая темноволосая дикторша рассказывала о дискуссии, которая ведется по поводу каких-то проблем с бостонским транспортом. Вдруг, словно заметив присутствие Григория, она сказала:

— Знаменитая балерина, аукцион драгоценностей и загадочный кулон. Смотрите сегодня в шесть часов вечера эксклюзивное интервью, которое балерина Нина Ревская дала репортеру Четвертого канала Джуне Хенеси.

«Боже правый!»

Григорий старался не смотреть на телевизор, даже когда картинка сменилась, появилась другая дикторша и бегущая строка внизу экрана сообщила: «Туфельный террорист приговорен к пожизненному заключению. Инспектор по вооружению сообщает, что Ирак не собирается сотрудничать…».

— Хорошо, Золтан. Я, пожалуй, пойду, — натягивая перчатки, попрощался Григорий.

Сгорбившийся над записной книжкой старик поднял глаза и сказал:

— Всего хорошего, Григорий! — И снова уставился в тетрадку.

— Всего хорошего.

Григорий направился к двери.

У Стефана дома был один из тех телевизоров с плоским экраном, о которых Дрю слышала, но ни разу не видела. Так как у самой Дрю телевизора не было, она прямо с работы поехала к Стефану посмотреть интервью с Ниной Ревской. В качестве платы за гостеприимство она принесла бутылочку его любимого мерло. Хозяин налил вино в два огромных бокала.

— За твое здоровье, — сказал он, чокаясь с Дрю.

Лицо Стефана светилось радостью оттого, что любимая женщина сидит на сером диване возле него, и Дрю испытала чувство вины из-за того, что не может полюбить этого мужчину, так жаждущего ее любви.

На телевизионном экране шестидесятилетняя женщина в ярко-красном костюме, стоя в студии Четвертого канала, вводила зрителей в курс дела.

Нина Ревская, прославленная русская балерина, называемая почитателями Бабочкой, долгие годы, была предметом благоговения и вдохновения балетоманов всего мира. Будучи примой-балериной Большого театра и женой популярного поэта Виктора Ельсина, Ревская стала в 1952 году первой в череде русских балетных танцоров, бежавших на Запад.