В парализованном свете. 1979—1984
Шрифт:
Около фамилии Степанова также появилась карандашная птичка. С ним тоже все обошлось как нельзя лучше. Живым и невредимым Сергей Сергеевич был доставлен в Дом почетных гостей, где с большим трудом и по большому знакомству доценту Казбулатову от имени Оргкомитета удалось выхлопотать три отдельные комнаты. Он, кстати, был не только доставлен туда, но и благополучно поднят на второй этаж по винтовой лестнице.
Рядом с фамилией доктора из Москвы доцент Казбулатов нарисовал нечто вроде исчезающей в морской дали чайки и два столь же тонких, сколь и больших вопросительных знака. Первый наверняка касался угрюмого молчания гостя за столом, а вот к чему относился второй, было ведомо одному доценту.
По примеру крупных международных симпозиумов, организовали
Перед доцентом Казбулатовым высилась теперь гора записок, каждую из которых он аккуратно расправлял, просматривал и после соответствующих пометок в списке присовокуплял к той или иной стопке документов. Хотя это были только самодеятельные донесения и сообщения о многочисленных мелких поручениях, выполненных помощниками, доцент испытывал чувство глубокой радости при виде безмолвных свидетельств проделанной работы.
Последняя записка заставила доцента задуматься. Некоторое время он еще колебался, каким значком пометить задание, связанное с доставкой из аэропорта вещей без пассажиров. Наконец рядом с фамилией профессора Степанова появился небольшой квадрат и точно такой же, может, чуть меньше — против фамилии И. В. Коллеговой, значившейся в другом списке аспиранткой Института химии. Как бы уточняя и проясняя вопрос, доцент Казбулатов несколько раз осторожно коснулся двух этих фамилий остро отточенным карандашом, покачал головой, словно укоряя себя за какой-то невольный промах, навел на столе порядок, выключил электричество, запер на ключ дверь «Штаба» и отправился в свой номер.
Домой идти было далеко и поздно. Спать оставалось мало. Чуть свет надлежало проверить готовность всех служб перед началом торжественной церемонии открытия и устроить все так, чтобы это событие надолго осталось в памяти каждого участника конференции.
ГЛАВА V
1. КОЛЕСО ФОРТУНЫ
В час, когда Павел Игнатьевич Стружчук уже прибыл в одноместный номер гостиницы «Приэльбрусье» работать со своей молодой сотрудницей, а Сергей Сергеевич, задержавшись в гостях, терял последнюю возможность самостоятельно добраться до Охотничьей комнаты, то есть в двенадцатом часу ночи со 2-го на 3-е июля, в Машинном зале отдела информации лунинского Института химии шла обычная трудовая жизнь. Стрекотали приборы, мигали лампочки, тлели сигнальные огоньки. Бетонированный пол зала ровно гудел и вибрировал, будто внизу под землей мчался поезд. Вернее, как если бы поезд ушел, а заблудившийся звук, не находя выхода, продолжал метаться в замкнутом пространстве.
Машины обслуживали Николай Орленко и Денис Голубенко. Последний дежурил вместо Оводенко, который в настоящее время то ли принимал участие в очередном шахматном турнире всех химических институтов подотрасли, то ли готовился к нему. Во всяком случае, в отделе его не видели месяцами и даже забывали порой, как он выглядит.
Кроме двух инженеров в Машинном зале находились старший переводчик Иван Федорович Тютчин, занятый оформлением уже просроченного квартального отчета, и редактор машинных переводов Алексей Коллегов. Маленький магнитофон на его столе едва слышно бубнил что-то, но ни на классическую, ни на привычную эстрадную музыку это не походило.
Борис Сидорович Княгинин тоже был здесь. Он любил ночные
Возглавлял дежурную группу известный нам Никодим Агрикалчевич Праведников, контрольный редактор. Выпускник Центральной летной школы высшего пилотажа, он долгое время работал в сфере торговли, затем — в Институте психологии и права. Вполне опытным, сформировавшимся работником пришел Никодим Агрикалчевич в Институт химии, руководство которого высоко ценило его как одного из наиболее квалифицированных специалистов в области дискретного перевода. Правда, иностранными языками Никодим Агрикалчевич не владел, но они, собственно, и не нужны ему были в повседневной практике. Зато подпись контрольного редактора на бланке, сопровождающем готовые переводы, считалась решающей и последней.
Оборудование Машинного зала включало отечественную машину ШМОТ-2, вычислительный комплекс NB-9115 и универсальное устройство «Латино сине флектионе», рекомендованное Международной ассоциацией текстологов (МАТ) и официальным ее изданием «Babel» («Вавилон») для одновременного перевода на три языка. Все эти машины, приборы и вспомогательные блоки располагались по кругу, образуя нечто вроде малого лингвистического синхрофазотрона, кругового магнита, внутри которого отдельные слова, фразы и целые страницы иноязычных текстов разгонялись до таких скоростей, что с них слетала всякая шелуха и обнажалась вольно или невольно замаскированная суть. Между отдельными приборами и устройствами было оставлено некоторое расстояние, чтобы обслуживающий персонал мог свободно войти внутрь круга и в любом месте столь же беспрепятственно выйти из него. Совокупность всей этой довольно сложной техники окрестили в институте «колесом Фортуны», а Машинный зал нарекли «мельницей».
В ночное время «колесо Фортуны» освещалось точно цирковой манеж. Четыре симметрично расположенные двери Машинного зала также напоминали запасные выходы в цирке, разве что без светящихся табло, а тонущие в полумраке, спускающиеся к арене ряды на месте пустого пока пространства можно было легко домыслить. Не хватало, пожалуй, только страховок, трапеций, блестящих снарядов воздушных гимнастов и ярких галунов униформ, чтобы сходство с цирком оказалось полным.
Каждая из машин имела свои характерные особенности, достоинства и недостатки. Иван Федорович, например, работал обычно на «Латино сине флектионе», Борис Сидорович предпочитал более простую в эксплуатации ШМОТ-2, а Никодим Агрикалчевич проявлял с некоторых пор устойчивый интерес к NB-9115. Под его руководством Николай Орленко вот уже второй месяц выводил это чудо современной техники на программу расчета структур управления.
Дело заключалось в том, что система взаимодействий отдельных подразделений в Институте химии с его многочисленными отделами, лабораториями, темами, направлениями, заказ-нарядами требовала не только существенной модернизации, но и коренной перестройки. Ею-то как раз и готовился заняться теперь вплотную отдел Вигена Германовича Кирикиаса. Ведение самостоятельной темы такого масштаба было просто необходимо для преобразования отдела информации из вспомогательного в основной, научно-исследовательский отдел, что давало, в свою очередь, право его сотрудникам на сокращенный рабочий день, дополнительный отпуск, на получение бесплатного молока по вредности и премиальную систему оплаты труда.
Так что, когда вопрос об изменении статуса отдела встал ребром, Никодиму Агрикалчевичу поневоле пришлось приложить все силы к тому, чтобы наладить машинный поиск оптимальных управленческих структур. Он много в последнее время размышлял о путях грядущих преобразований, и теперь из состояния глубокой задумчивости его вывел хрипловатый голос Орленко:
— Никодим Агрикалчевич, взгляните.
На матовом экране как бы небольшого телевизора зеленовато высветилось:
Institutional structures