В парализованном свете. 1979—1984
Шрифт:
Доктор Кустов поднимается по ступенькам, расстегивает на ходу пальто. Гардероб не работает. Все гардеробщики исчезли куда-то несколь[38]ко лет назад, и с тех пор их не могут найти. Поэтому гласное правило: strengst verboten хранить верхнюю одежду в рабочих помещениях — негласно отменено. Как явочным порядком, так и с молчаливого согласия администрации.
Доктор Кустов поднимается на свой этаж. Доктор Кустов направляется в свой кабинет, он же лабораторная комната. Доктор Кустов вешает пальто на гвоздик, вбитый в косяк небольшой узкой двери, за которой — заросли коммуникаций.
В комнате пахнет серным эфиром, как в операционной. В комнате
Рабочий же день доктора Кустова не сокращен и не нормирован. Считается, что он работает в полезных условиях. Атмосфера та же — условия разные. Таково своеобразие существующей на сей счет инструкции. Такова циркулярная точка зрения на этот вопрос. Атмосфера, которой дышит профессор, считается заведомо лучше той, которой дышит его немногочисленный персонал.
— Нет того-то, Антон Николаевич, — жалуется сотрудница.
— Нет сего, — жалуется другая.
— А вы заказывали?
— Конечно, заказывали.
— Вовремя заявляли?
— Конечно, заявляли.
— Вам обещали?
— Еще в прошлом году…
Но вот всегдашняя радость для глаз. Вот гордость доктора Кустова — уникальная установка, волшебная елка, где все аккуратно нанизано, приварено, припаяно, приклеено друг к другу: ячейки — к переходам, переходы — к сердечникам, сердечники — к наконечникам. Маленький стеклянный дворец. Гигантская хрустальная люстра. Поток стекла и света. Стерильный гарем. Вожделенный итог двадцатилетних усилий.
— Почему не работает установка? — спрашивает доктор Кустов. — Где ученик? — спрашивает он, имея в виду любимого ученика и наследника, опору и надежду — того единственного, кому суждено воплотить и осуществить.
— Ученика нет, — говорят ему. — Ученик отсутствует по уважительной причине. Ученика отправили. Ученику доверили строить подшефный свинарник…
— Qui pro quo[39], — говорит ученый Кустов своим ученым коллегам на издревле понятном всем ученым языке.
— Нет никакой ошибки, — отвечают доктору Кустову его ученые коллеги. — Туда направили всех самых способных. Absque omni exceptione. Bona mente[40].
И тогда доктора Кустова осеняет: вранье! Клонирование и гиперклонирование, планирование и стимулирование — все вранье. Правда заключается в том, что на самом деле это никому не нужно. Правда в том, что он окончательно свихнулся. Что сил хватило лишь на то, чтобы подойти к заветному рубежу. Подойти и сгореть в плотных слоях атмосферы.
Беспомощность и бессмысленность. Несоизмеримость желаемого и выполнимого. Полный разлад между задуманным в рамках разумного и выполнимым в рамках возможного. Нет больше желания рваться вперед, грызть удила, толкать, пробивать, прошибать головой глухую стену. Сердце ослабло. Свет померк. Он сделал что мог, теперь пусть другие, кто помоложе. Он ничего отныне не хочет, а изображать бурную деятельность на пустом месте не может — в этом главная уязвимость его положения.
Вдруг какие-то строчки, слова, созвучия, будто сухие осенние листья, взвихряются в памяти Антона Николаевича. Какие-то стихотворные отзвуки далеких студенческих лет. «Я раздвоен, растроен, расчетверен, распят…» Бежать! «Да, теперь решено, без возврата…» Бежать во что бы то ни стало, под любым предлогом. Бежать — и только… А следом, под другими предлогами, сбегут другие. Сотрудники. Сотрудницы. Им здесь тоже плохо. Им тоже не хочется…
Доктор Кустов на своем рабочем месте. Доктор Кустов за письменным столом. Весь погружен
Бежать! Он еще не придумал повода, не нашел способа, не отыскал пути, хотя место, где он укроется, известно. Тайное логово, которым испокон веков пользуются беглецы.
Доктор Кустов переворачивает глянцевые страницы. Доктор Кустов всматривается в молочную белизну бумаги, в яркие краски и туманные тени, в тона и полутона, в буквы и цифры, в символы и изображения, в рисунки закамуфлированных под специальное биохимическое, биотехническое оборудование гениталий, в эротику дизайна последних научно-технических достижений. Следом за оборудованием рекламируется библиотека — книги для докторов и магистров в серийных суперобложках: Фридрих Ницше. Брентано. Бюхнер. Гёте. Зигмунд Фрейд. Иммерман. Новалис. Овидий. Унамуно. Рабле. Данте. Уайльд. Бирс. Кафка. Гоголь. Достоевский. Салтыков-Щедрин. Платонов. Булгаков… Сюрреалистические ангелочки на голубом фоне. Пышные клубы дыма из кремневых ружей. Плывущие формы. Трупы и шпаги. Знаменитый барон-враль со сворой собак. Олень с растущим на лбу деревом.
Пока не найден решающий повод, убедительный довод, надежный способ и основной путь, доктор Кустов временно эвакуируется в этот мир — в так называемую библиотеку Хойгера. Он вынужденно бежит туда и остается там до тех пор, пока не отказался от должности, от своего лабораторного стула, служебного кресла. Пока не сложил с себя полномочий. Не снял погон.
Временно эвакуировавшись, доктор Кустов размышляет, не заказать ли пока в свое убежище издания Hoiger Bibliothek. Ханс Хойгер, издатель, предлагает записать на отрывном корешке свой адрес и в маленьких желтых квадратиках, наподобие будапештских трамвайных билетов, указать нужное число экземпляров. Книги будут доставлены незамедлительно прямо по этому адресу. Дефо стоит 46, а Клейст дешевле — 29,80 марки. Доктор Кустов записывает в соответствующей графе адрес: «Улица Строителей-Новаторов…» — но тут же зачеркивает. Пишет: «Институт биологических исследований /ИБИ/»… — и тоже зачеркивает. В указании адреса возникает трудность — некое затруднение на пути приобретения некоторых книг этой библиотеки. Пытаясь преодолеть ее, Антон Николаевич достает из кармана фармакопейную упаковку в серебряной фольге, на ощупь выдавливает две таблетки, кладет на язык.
В это время звонит телефон. Антон Николаевич снимает трубку.
— Кустов слушает.
— Антон Николаевич? Здравствуйте.
— Здравствуйте, Грант Мовсесович.
— Хочу видеть вас у себя.
— Хорошо. Я как раз собирался.
— Вот и отлично.
Итак, повод не заставил себя долго ждать.
— Меня срочно вызывают в поликлинику, — говорит Антон Николаевич сотрудникам, снимая с гвоздя пальто. — Возможно, вернусь во второй половине дня.
Хотя прекрасно знает, что на работе его больше не будет.
15
Сестра заглядывает в палату № 3. Больной делает ей призывные знаки, подзывает, двусмысленно подмигивает.
— К вам пришли, — укоряющим тоном, нарочно громко говорит сестра, глядя на больного скорее с жалостью, чем с презрением.
Господи, в чем только жизнь держится? Еще вчера едва языком ворочал, а туда же…
— Заходите, — приглашает она кого-то за дверью.
Больной то ли смущенно, то ли разочарованно покашливает.