В паутине греха
Шрифт:
Когда чуть позже Эмма прошла на псарню проследить за вечерним кормлением собак, то увидела, что вольер Корри пуст, а глаза у Айрин опухли от слез.
— Он увез его с собой, — сказала она в ответ на взволнованный вопрос Эммы. — Мисс Миллз не захотела, чтобы он что-нибудь делал с ним тут, сказала, что не сможет видеть, как умирает старый друг, — лживая сучка! Я предложила платить за его содержание, если он останется здесь… так она сказала, что не позволит чужой собаке занимать место, а дома я его держать не могу, мама тоже работает, ну вот… — У нее снова потекли слезы, и Эмма заплакала вместе
— Ты плохо думаешь обо мне из-за того, что я попросила усыпить Корри, да, Эмма? — спросила Мэриан, когда они назавтра утром встретились за завтраком, и посмотрела на Эмму знакомым мягким, бархатным взглядом, каким всегда смотрела на собеседника, когда хотела добиться одобрения или Терпеливого к себе отношения. Через некоторое время она попытается сделать какой-нибудь новый экстравагантный жест в знак примирения, подумала Эмма и ответила вежливо, но категорично:
— Вряд ли мое мнение может изменить вашу точку зрения на то, что вам следует делать в своем хозяйстве, как вы однажды мне указали, так что давайте не будем обсуждать этот вопрос, Мэриан.
После этого, с обоюдного молчаливого согласия, на эту тему больше не было сказано ни слова, а Эмма почувствовала, что она по меньшей мере сквиталась с Мэриан, отказавшись быть втянутой в пикировку. Поставить на место Макса, когда она встретила его двумя днями позже в деревне, оказалось гораздо сложнее. Она зашла в аптеку забрать лекарство, заказанное Мэриан, и застала его там.
— Доброе утро, Эмма Пенелопа. В вашем голубом облачении вы выглядите очень привлекательно. Вы, как я вижу, все-таки снимаете свои рабочие брюки, когда выходите в свет.
Голубое одеяние, о котором говорил Грейнджер, было хрустящим хлопчатобумажным платьем, которое, как Эмма прекрасно знала, очень ей шло. Но что-то в этом незатейливом комплименте разозлило ее, и она ответила неожиданно резко:
— Служащие псарни иногда снимают рабочую одежду и появляются на людях опрятными и прилично одетыми, мистер Грейнджер.
Она снова почувствовала себя глупо, увидев, как его брови ползут вверх, а уголки рта изгибаются в насмешливой улыбке.
— Я совсем не имел в виду ни того, что люди вашей профессии постоянно возятся в грязи, ни того, что им свойственна какая-то особая манера одеваться, мисс Клей, — сказал он. — Судя по тому, что снова появились ваши колючки, я нынче в немилости. Как насчет того, чтобы продолжить наше знакомство в том же баре, где оно состоялось в первый раз?
С минуту в ней боролись противоречивые чувства, но затем она рассмеялась.
— Вы иногда чересчур строги к себе, мистер Грейнджер, и к тому же вы опоздаете с вашими визитами, если будете останавливаться в барах, — сказала она.
— Дело в том, что у меня есть свободных полчаса, и потом, я и так собирался пойти выпить пива, — мягко ответил он. — И как знать, может быть, вы немного смягчитесь после порции шерри и сможете наконец отбросить формальности.
— То, что я стану называть вас по имени, не изменит моего
— Ваши чувства — это, конечно, ваше личное Дело, но Мэриан в данном случае не играет никакой роли, — сказал он.
Эмма уловила в его голосе упрек и подумала, не намекает ли он на то, что его отношения с Мэриан никоим образом не касаются ее служащей. Она тщетно подыскивала предлог, чтобы отказаться, но он уже взял ее под локоть и повел туда, где раскачивалась вывеска бара.
— Ну а теперь, — сказал он, когда они уселись за столик в маленьком зальчике бара, — сделайте одолжение, спрячьте ваши колючки и дайте мне снова взглянуть на маленькую Эмму Клей, которая когда-то жила в Плоуверс-Фарм и оказалась такой восхитительной гостьей в воскресный полдень.
Привычная добродушная насмешка исчезла из его голоса, и он так тепло улыбнулся Эмме, что ее снова охватило то удивительное чувство, которое она испытывала, разговаривая с ним в комнате с низкими потолками, смутно сохранившейся в уголке ее памяти, но тем не менее словно соединявшей их невидимыми узами.
— Я в немилости из-за старого пса, не так ли? — продолжал он. — Вы считаете, что я должен был убедить Мэриан дать ему шанс?
— Вас бы она послушала, — ответила Эмма, осуждающе посмотрев на него. — Вы смогли бы уговорить ее, тогда как ни мне, ни Айрин это не удалось.
— Да, мог бы, — угрюмо согласился он. — Но я не смог бы вернуть бедняге ее любовь, а он жил только ею. Я мог бы лишь обречь его на муки бесплодной надежды и отчаяния, и так длилось бы до тех пор, пока он не умер бы от тоски. Не кажется ли вам, что более человечно было избавить его от этих страданий?
Эмма почувствовала, что к горлу подкатился комок, и быстро заморгала, стараясь не заплакать.
— Пожалуй, вы правы, — сказала она наконец. — Я, наверное, не в состоянии понять точку зрения Мэриан. Ей наплевать на собак, они для нее просто символ престижа, пока могут выигрывать призы.
— Похоже, мои усилия не увенчались успехом, — медленно проговорил он. — Вы все-таки не созданы для того, чтобы принимать худшие стороны вашей работы, как я уже вам, кажется, говорил. Ну, мне пора. Когда у вас выходной?
— По средам и через неделю — по воскресеньям после полудня, в том случае, если не надо оформлять родословные. А зачем вам?
— У меня есть желание продолжить наше знакомство, разве не ясно? Вас это удивляет?
— Представьте себе, удивляет, причем довольно сильно. Вы не похожи на человека, которого интересовали бы неопытные молоденькие девушки.
— Вы мне вовсе не кажетесь такой уж неопытной, Эмма Пенелопа. Напротив, я думаю, что для человека вашего возраста вы знаете так много, что я мог бы у вас кое-чему поучиться.
— Вы смеетесь надо мной!
— Возможно, но только самую малость, пусть вас это не беспокоит, — ответил он. — Вас подвезти в Эрмина-Корт? Мне по дороге.
Эмма пожалела, что он не послушался и не высадил ее у ворот, как она просила, потому что, когда она вышла из машины у дома, то увидела на лице Мэриан, спускавшейся по ступенькам, выражение удивления и досады.