В плену королевских пристрастий
Шрифт:
— Нас папа из-за этого в монастырь отправил? — Луиза испытующе посмотрела на нее.
— Все сложней, дорогие мои… Тут так сразу и не объяснишь… Может, все же присядем? — она отошла к скамейке и села, Мария и Луиза сели рядом, Кэти чуть поодаль.
— Дома у нас небезопасно вам оставаться было… Поэтому папа и отправил вас сюда. Он боится за вас, хорошие мои, — продолжила герцогиня, — И еще хочет, чтоб с пути истинного вы не сбились… Пройдет время, вы твердую веру обретете, такую, чтоб не сбило вас с пути истинного никакое искушение, тогда и вернуться домой позволит
— А от чего у вас ребенок умер, матушка?
— Вы умеете хранить тайны, мои хорошие? — Алина испытующе посмотрела на младших дочерей, — можете мне пообещать, что не расскажите никому то, что я вам сейчас скажу?
— Да, матушка, обещаем, — в один голос проговорили и Мария, и Луиза.
Кэти испуганно сжалась.
— Демон у нас в замке появился, он его и убил. Оттого и испугался за вас отец.
— Демон? — ахнули обе девочки, — Вы не шутите, матушка?
— Нет, не шучу, такими вещами не шутят… Только о том знать никто не должен. Иначе все слуги наши разбегутся, да и вас никто замуж не возьмет.
— А что же делать-то теперь? — испуганно спросила Мария.
— Молиться, мои хорошие, может, и оставит он нас…
— Я буду молиться, матушка, — пообещала Луиза.
— И я тоже, — согласно кивнула Мария, а потом тихо добавило, — жаль, что у Вас ребеночек умер… я за него тоже помолюсь.
— Благодарю тебя, радость моя, — Алина притянула ее к себе и поцеловала, а потом поцеловала Луизу, — девочки мои дорогие, какие же вы у меня умницы.
В это время в зал заглянула служительница и, поклонившись игуменье, тихо проговорила, — Служба чрез десять минут, матушка.
Та повернулась к Алине, — Останетесь на службу, Ваша Светлость?
— С удовольствием, матушка, — Алина поднялась, — пойдемте, мои любимые. Ты будешь петь, Мария?
— Да, матушка — в глазах Марии сверкнула гордость.
— Это замечательно. Я с удовольствием послушаю.
— Может, после службы зайдете ко мне? Поговорить бы нам, — проговорила игуменья.
— С радостью, матушка, — кивнула Алина.
После службы Алина с Кэти зашли в келью игуменьи. Закрыв дверь, та пристально посмотрела в глаза Кэти и проговорила:
— Вот что девонька, общаясь с сестрами, чтоб не смела ни слова про демона говорить. "Матушка не велела об этом говорить" и весь сказ. Поняла?
— Да, хорошо, — кивнула Кэти и потупилась.
Удовлетворенно кивнув, игуменья прошла в дальний конец кельи открыла маленькую очень толстую дверь, скрывавшую низкий темный чуланчик, и позвала ее — Иди сюда, тут на коленях постоишь, мне с твоей матерью наедине побеседовать надо.
Кэти испуганно оглянулась на Алину и, увидев, что та кивнула, покорно прошла к чуланчику, опустилась на колени и заползла туда.
Игуменья закрыла за ней дверку и улыбнулась Алине:
— Пусть постоит и смирению поучится, не повредит ей то, а мы пока чаю попьем с тобой.
— Кого держишь там, Нора?
— Келейниц нерадивых. А иногда сестер, кого не в открытую наказать хочу. Кстати, что твоя дочь о демоне,
— Почти ничего. Видела лишь она его. Господь внял моим молитвам и показал его ей во всей красе.
— И что?
— Напугалась. Старается исправиться и ни в чем не перечить, только тянет ее придворная жизнь к себе, ой, как тянет… а я ей того позволить не могу, так как знаю, захлебнется она в этой грязи, и я не услежу…
— Да, придворная жизнь теперь явно не для нее. И все же, почему в монастырь не отдашь ее?
— Не выдержит. Озлобится и все. Вот научу ее Бога любить, тогда и о монастыре думать можно будет…
— Младшие дочери выдерживают, а эта, видите ли, не выдержит.
— Нора, девочка она не совсем обычная… Демон к ней по первому зову не просто так пришел… Чувства у нее через край, хоть внешне это и не особо видно. Привыкла она их в себе держать, но уж если прорвало, мало не покажется. В тихом омуте сама знаешь кто водится… Вот оставлю ее у тебя, а завтра ты в петле найдешь ее… Что скажешь мне тогда: не уберегла и не уследила или туда ей и дорога?
— В стену на месяц замурую, чтоб лишь голова торчала и ни в какую петлю девка не полезет.
— А если она в этой стене озлобиться настолько, что сама демона призовет, что делать будешь?
— Да я и не таких ломала, кого только не звали они поначалу…
— В отличие от тех, кого ты ломала, ее голос услышит тот, кто уже ждет ее и обязательно придет к ней. И если душу свою она добровольно ему отдаст, выполнит любое ее желание и даже возможно не одно… Если и оставлять ее в монастыре было, то только у Отца-настоятеля… Подобрал он ей наставницу такую, которая не только как ты сурова, но и не обременена обязанностями настоятельницы, так что могла ее сутки напролет контролировать, да еще и прозорлива необычайно… Только я видела, что из этого получится. Потому и не оставила ее там.
— Рискнуть решила? Доказать, что любовь и жалость лучше строгости и взыскательности? Любит видать тебя Отец-настоятель, раз разрешил над девкой такие опыты проводить. Ведь по самому краю идешь…
— Да строга я с ней, Нора, строга и взыскательна. Слежу за ней и наказываю даже за малейшую провинность, чтобы даже помыслить о непослушании не смела. Сама же видела, покорна мне дочь.
— Еще бы ей и непокорной быть после такого-то… Стало быть не поверила, что кто-то кроме тебя дочь твою к Господу привести сможет… Гордыня это, Алина, ой, гордыня…
— Может и гордыня, Нора… Но я ж не святая, чтоб и без гордыни, и лишь правильно… я обычная грешница… Каюсь, хотелось мне всегда не силой, а любовью за собой вести, вот и учит меня Господь, что не всегда то в моих силах, и разные методы должны быть в зависимости от ситуации… Нет, видимо единого рецепта на все случаи жизни… Вот я другие методы и осваиваю потихоньку. Так что ты лучше не кори, а помоги советом.
— Ой, и умна ты, Алина… Только я хотела тебя к стеночке прижать, а ты сразу раз и сама на мою сторону встала… Сил нет, умна… И с дочерьми разговаривала — любо-дорого смотреть. И не солгала вроде ничего, а голову обеим задурила…