В плену королевских пристрастий
Шрифт:
— Алина, как же Вы мучаете меня…
— Нет, Алекс, Вы сами мучаете и себя, и меня.
— Неужели Вы никогда не простите? — скорее простонал, чем проговорил герцог.
— Вы меня об этом спрашиваете? А Вы сами прощаете предательство?
— Вам, моя дорогая, я прощу все что угодно…
— Да неужели? — иронично рассмеялась герцогиня и осторожно высвободилась из объятий герцога, — Вы не смогли простить мне даже то, что я с любовью заботилась о щенке… Вам надо было обязательно убить его.
— Причем тут щенок? — герцог
— Почему Вас столь раздражает, когда я что-то делаю сама?
— Вы столь проницательны, дорогая, но иногда не видите очевидное, — герцог остановился перед ней и заглянул ей в глаза, — Я пережил время, когда был вынужден отказаться практически от всего и все делать сам… Так вот теперь я приложу максимум усилий, но не допущу, чтоб моя супруга, хоть когда-нибудь была лишена того, чего достойна как по своему рождению, так и положению. Понимаете? Вы не должны унижать свое достоинство, опускаясь до уровня слуг.
— Алекс, не создавайте проблему на пустом месте… я пережила и лишения, и плен, и заточение, и я не вижу причин это скрывать, стыдиться или же бояться этого в будущем. И к тому же я не наследная принцесса, чтобы так печься о своем достоинстве.
— Именно принцесса. Ваш отец имел прав на престол больше, чем отец нашего короля, но ради замужества с Вашей матерью, он отдал престол ее брату.
— Алекс, это дела давно минувших дней. Что ворошить прошлое? На все воля Божья, и лишь он знает, что уготовано нам на нашем пути и кто чего достоин. Мы должны лишь постараться достойно нести по жизни каждый свой крест. Не надо кичиться тем, что есть, и роптать, что чего-то нет…
— Я не кичусь ничем, и ни на что не роптал никогда. Я привык добиваться всего сам, требуя лишь то, что положено мне по закону. И раз сейчас я могу, слава Богу, поддерживать на должном уровне, и Ваше положение, и Ваш статус, то я хочу, чтобы Вы вели себя соответствующе им.
— Алекс, но я не хочу быть показателем Вашей успешности и благосостояния. Я хочу жить, просто жить. Меня не манит ни власть, ни почет. Как Вы не можете это понять? Ваше самолюбие и Ваша гордыня в первую очередь Вам самому отравляют жизнь, а заодно и мне.
— Алина, я не понимаю, чем Вы недовольны. Я прошу Вас лишь соблюдать элементарные морально-этические нормы и правила поведения, соответствующие нашему положению. Все. Я больше ничего не прошу. Неужели это так сложно? Я закрою глаза на что угодно, если внешне все будет достойно и в этих
— Что Вы имеете в виду?
— Только то, что сказал, — герцог тяжело вздохнул и отвел глаза.
— То есть, я могла бы развлекаться со щенком в замке, но так, чтоб об этом никто не знал. Или что?
— Дался Вам этот щенок… — он раздраженно передернул плечами, — Со щенком Вы могли бы заставить кого угодно, любую кухарку или служанку сидеть безвылазно на конюшне, греть, кормить и обхаживать его, а сами бы изредка приходили, проверяли, умилялись и целовали в носик, если б захотели… Чем Вам такой вариант не приглянулся? Зачем Вам надо было самой обязанности псаря на себя брать? Вы что не знаете, как я к этому отношусь? Отлично знаете. Ведь Вы бы сами и переодевались, и за одеждой следили, и готовили себе, и посуду за собой убирали, и возможно многое другое делали, если не были бы уверены, что я за такие Ваши выходки всю шкуру со слуг и служанок спущу. Что, разве не так?
— Возможно… Только я не понимаю, почему Вы столь ревностно за всем этим следите.
— А потому, что именно из всего этого складывается имидж. Насколько может себе позволить быть требовательным владетель, настолько подобострастны и исполнительны будут слуги. Дай волю Вам, моя дорогая, и в нашем владении будете трудиться лишь Вы, опекая и ублажая всех. Возможно, такое поведение подходит для монахини, но неприемлемо для герцогини.
— Все, давайте прервемся. Вы, конечно, имеете право поучать и читать мне нравоучения, но я устала… у меня даже голова разболелась, — герцогиня поднесла руки к вискам, — поэтому я прошу, не надо больше…
— Сильно болит? — спросил озабоченно герцог и, осторожно взяв руки герцогини, отвел их от ее лица, прижал к своим губам, а потом тихо добавил, — Может, позвать Лерона?
— Ничего страшного. Не надо Лерона звать. Так пройдет, — покачала головой герцогиня.
— Вы вряд ли поверите, но я совсем не хотел ни огорчать, ни так утомлять Вас, Алина. Я не понимаю из-за чего, моя дорогая, но почему-то почти все наши разговоры заканчиваются размолвкой, причем совершенно без всяких видимых причин.
— Мы слишком по-разному воспринимаем и оцениваем окружающую нас действительность, — усмехнулась она и, чуть склонив набок голову, вновь попросила, — Пойдемте к гостям. Король не любит ждать.
— Это точно, — усмехнулся герцог и подхватил супругу под руку, — Пойдемте, дорогая, а то мне действительно придется извиняться перед королем.
Они вышли из покоев герцогини, и Виктор, на небольшом отдалении последовал за ними. То, что он увидел сегодня, поразило его, хоть он привычно не подал вида. Виктор, кроме того, что старался ни с кем не разговаривать, еще никогда и ни о чем сам не спрашивал герцогиню. Поэтому даже не догадывался о ее способностях, и лишь теперь понял, почему король так опекает свою кузину, и что это ему дает.