В плену у фейри

Уилсон Сара К.Л.

Я стала тихо напевать под нос старую колыбельную из детства, она срывалась с моих губ как жемчуг.

Мой отец будто успокоился от звука, дыхание стало не таким шумным. Я напевала, пока не задремала у прутьев.

Я проснулась от голоса Хуланны.

— Вставай, Элли.

— Я не сплю, — сдавленно сказала я, моргая, пытаясь вспомнить, где была. Еще не стемнело. Я не спала долго.

Хуланна что-то держала, и я моргнула и поднялась на ноги, шагнула ближе к прутьям. Она сунула что-то ко мне, и я отпрянула

в ужасе.

Это было ухо фейри в высохшей крови.

— Что это? — выдавила я. — Ты же не отрезала свое…

Я умолкла, узнав татуировку на ухе. Перо. Оно тянулось до кончика уха. Я уже такое видела.

— Конечно, нет, — сказала Хуланна, и в ее глазах было что-то странное. — Мы, фейри, ценим свои уши. Они — символ нашей силы и нашей красоты. Любой фейри с одним ухом — это позор, жуткий монстр. Слишком слабый, чтобы жить. Никто не заберет мое ухо, только если убьет меня.

— И ты… — мои слова умерли в горле, я кашлянула, чтобы вернуть голос. — Ты убила хозяина этого уха?

Ее глаза были слишком яркими.

— У тебя больше нет союзников, Элли. Они бесполезны. Тебе никто не поможет. Хватит бороться. Выходи из клетки и присоединись ко мне. Вместе мы измени мир. Я могу тебя простить. Я могу вернуть тебя как свою сестру. Мы сделаем это вместе. Просто открой клетку.

— Я не могу, — сказала я слабым голосом, почти радуясь этому теперь. Иначе я вышла бы к ней, и она могла прибить меня к дереву. Но если я выберусь, я смогу освободить отца.

Она опустила ухо на подлокотник трона с отвращением на лице.

— Хватит думать о том, что ты не можешь сделать, и начни думать о том, что будет сделано с тобой, если ты это не сделаешь, — сказала она. — Клянусь, Элли, я едва могу поверить, что ты — моя сестра-близнец.

Я стала петь о доме и огне, о его тепле во время воющего ветра. И она повернулась с рычанием.

— Хватит.

Я не собиралась ее слушаться. Я запела громче с вызовом, перешла к припеву о вое ветра и свете огня, и она застыла, очарованная. Я видела в ее глазах борьбу, она билась с музыкой. Она встряхнулась и быстро повернулась, ударила моего отца по лицу.

Я охнула, песня оборвалась. Глаза Хуланны загорелись ярче.

— Споешь еще, я сделаю хуже.

Я все еще смотрела на нее, когда она вышла из комнаты.

Глава двадцать вторая

Когда я проснулась, кто-то накрыл клетку черной тканью. Мой наперсток был полон воды. Я выпила, наполнила флягу и попыталась стянуть ткань с клетки. Не вышло.

Клетка двигалась.

— Ау? — крикнула я.

Ответа не было, но ноги шагали по земле, и ночные птицы вопили на деревьях.

Я снова

стала напевать.

Что-то встряхнуло клетку, и я упала.

Я запела еще раз, но клетка задрожала так сильно, что я врезалась в прутья. Ай! Боль вспыхнула в челюсти, и я осторожно коснулась ее. Будет синяк.

Но я сделала выводы. Петь нельзя. Вздохнув, я вытащила одеяло из сумки и укуталась в него, опустилась на шкуру мыши. Стало холоднее. Мне казалось, что меня снова разлучили с отцом. И я даже не смогла нормально с ним поговорить.

Спокойно, Элли. Не плачь. Им нравятся твои страдания. Так что не страдай.

Я говорила себе это, пока не уснула снова.

Я резко проснулась и вскочила, когда ткань сорвали с клетки.

— Приди ко мне, кошмарик, — проворковал голос, и дыхание вылетело из моих легких. Я опустилась на колени.

— Скуврель!

Он был живым. Живым. И смотрел на меня голодными глазами, словно хотел меня съесть.

— Ты бегала по Фейвальду без меня, — сказал он, приподняв бровь. — Когда ты внутри, разве не выглядит просторно и красиво? Не хочу нарушать это, но, когда ты ушла, остались только разбитые чашки и грязные ленты, рассыпанные по мху.

— Я думала, ты умер, — сердце билось так сильно, что болело. Я не думала, что буду так сильно радоваться.

Опасный блеск, близкий к обиде, появился в его глазах.

— Ты жалеешь, что это не так?

— Как… как я тут оказалась?

Я была в библиотеке. Вокруг были полки, полные книг, огонь ревел в камине, кресла стояли перед ним, и на столе, где стояла моя клетка, была тарелка сыра и фруктов.

Скуврель проследил за моим взглядом, повернул голову, и стало видно бинт в крови.

— Это было твое ухо! — поразилась я, накрыв ладонью рот.

— Я никогда не любил эти уши, — сказал Скуврель нарочито спокойно, поднял клетку, чтобы я могла оглядеться. Я пыталась смотреть на библиотеку, хотя сама была не больше книги высотой. Стеллажи тянулись так высоко, что стремянка прислонялась к ближайшему. Книги пропадали во тьме над нами. — Они решили, что я не хищник, а добыча. Я давно хотел это изменить.

Мой смех был с ноткой истерики.

— И ты отрезал от себя кусок? Да?

Он долго разглядывал меня, и я поняла, что не могла смотреть на книги. Меня поймали его блестящие глаза, то, как его полные губы прижимались, пока он разглядывал меня. Пока он будто заглядывал в мою душу. Когда он заговорил, его слова были мрачнее, чем я привыкла:

— Я заплатил, чтобы вернуть тебя, но цена справедливая. Выгода и в том, что теперь мне слышно только половину твоих возмущений.

— Ты отдал ухо за меня? — я должна была поражаться его жертве? Или ощущать благодарность? Я не знала, что чувствовать. Зачем он сделал это? Цена за меня на аукционе не стоила его уха!