В плену у времени

Бакли-Арчер Линда

— Сомневаюсь, чтобы миссис Монферон обрадовалась бы, увидев это, — сказал мистер Скокк.

— Интересно, приехал ли уже Луи-Филипп? — заметила Кэйт.

Травку на обширных газонах щипали овцы, сорняки пробивались сквозь гравий на дороге, а двор был испещрен рытвинами и лужами. Многие статуи были повреждены морозом, и из швов каменной кладки кое-где пророс папоротник. За кустами, когда-то тщательно подстриженными в форме пирамид и шаров, теперь никто не следил. Растения хаотически бежали от форм, которые им когда-то придали. По сторонам дорожек росли фруктовые деревья. Множество

яблонь, слив и груш роняли свой урожай на землю. Под деревьями валялись кучи гнилых фруктов. Мистер Скокк наступил на грушу и отпрыгнул на траву, попав в овечий помет.

— И не говори, — сказал он, увидев выражение лица Кэйт. — Чего бы я только не отдал сейчас за славный, горячий душ…

Мысль о горячем душе удивила Ханну, которой трудно было представить себе нечто подобное, но она подумала, что лучше промолчать, поскольку мистер Скокк склонен к резкостям.

Когда подошли к подъемному мосту, все, не решаясь его перейти, одновременно остановились. Мост был перекинут через небольшой ров, ярко-зеленый из-за водорослей. По воде плавали маленькие белые утки, оставляя на ее поверхности черный след. Путешественники интуитивно понимали, что нельзя нарушить границу шато, не получив на это разрешения его хозяина.

Кэйт посмотрела наверх и увидела плющ, разросшийся по стенам, а кое-где пробравшийся и внутрь через разбитые окна.

— Будто замок Спящей Красавицы, — прошептала она.

Все двинулись по скользким древним планкам подъемного моста. За мостом гордо расхаживали измазанные грязью, взволнованные появлением гостей павлин и дюжина пятнистых курочек, которые негодующе покрикивали «ко-ко-ко-о-о-о-о». Двери, украшенные резьбой, были широко раскрыты, и из дома доносилась прелестная музыка.

Путешественники остановились на пороге, заглядывая внутрь. В большом холле с галереей пол был выложен плитами. Из высоко расположенных окон лился свет. Комната такая большая, что дальние углы трудно было разглядеть, словно их скрывал туман. В холле возвышалась гора мебели, серебра и фарфора, частично прикрытая простынями. Все это находилось под защитой одинокой сгорбившейся фигуры, сидящей за клавесином. Ловкие руки уверенно двигались по черным и белым клавишам.

Несильный огонь теплился в гигантском камине, перед ним стояли стол и кресло, заваленные книгами и бумагами. Грязные тарелки, бокалы и кружки опасно балансировали на куче писем, перевязанных лентой. Прекрасная хрустальная люстра, без всяких сомнений, была близнецом той, которую они видели в доме на Голден-Сквер.

Из-под проворных пальцев маркиза де Монферона струился каскад звонких звуков. От этой музыки по спине Кэйт пробегала дрожь, а на глазах Ханны появились слезы. Чувства, которые вызывала музыка, были одновременно и печальными, и возвышенными.

— Это прекрасно! — сказала Кэйт.

Звук ее голоса разбил колдовство, и элегантная фигура в белой рубашке, сидящая у клавесина, обернулась. Испуганные темные глаза уставились на незваных гостей. Прежде чем гости сообразили, что происходит, рука маркиза быстро поднялась вверх и потянула за веревку, свисающую с потолка.

И сразу все вокруг стало желтым. Цвета желтого лютика.

Сверху, ярд за ярдом, летел желтый шелк. И этот шелк окутывал их. На них обвалилась ткань, в которой они барахтались, пытаясь выбраться.

— Господи, спаси и помилуй! — закричала Ханна.

— Бегите! Это ловушка! — крикнул Питер, и тут какие-то красные провода опустились на их головы и плечи. Все задрожали и упали на пол…

Кэйт шла по незнакомому месту. Прошлое, настоящее и будущее слились в одно. Она всегда была только здесь. Идти и идти. Единственная выжившая человеческая душа. Ни травинки. Остовы деревьев тянули свои костлявые руки к опустевшим небесам. Вонь от трупов. Наполненные грязью ямы, как раны когда-то плодородной земли. Кэйт еле могла дышать, горло обжигал кислотный воздух. Она искала что-то или кого-то, но никак не могла вспомнить, что или кого…

— Кэйт! Кэйт! Вернись назад!

Внезапно она ощутила тепло человеческой руки, и, когда сжала эту руку, адский пейзаж стало медленно заволакивать дымкой. Возникло мерцающее пламя камина, и перед ней оказалось лицо Питера. Кэйт с облегчением вздохнула.

— Питер!

У Питера екнуло сердце. Какое это счастье — быть названным своим собственным именем. Прошло столько времени, а она все равно узнала…

— Нет, это я, Джошуа, — сказал он. — Мы испугались, что теряем тебя.

— Вы уже дважды спасли меня — вы мой ангел-хранитель.

— Дважды? Как это?

— А на корабле. Я уходила…

— Уходила?

— Ох… я… Я иногда двигаюсь сквозь время быстрее, чем все остальные, — но тогда я прикоснулась к вашей руке, и все остановилось.

— На корабле? Я даже не подумал об этом… Девочка в доме священника говорила мне, что ты летала кругами над садом, как летучая мышь. Ох и напугала же ты это бедное создание!

— Я и сама перепугалась! Когда это происходит, я не ощущаю скорости своего движения. Мне кажется, что как раз все остальные движутся очень, очень медленно. Я это ненавижу.

Подошла Ханна.

— Хвала Господу! — воскликнула она.

— Что случилось? Сколько времени это продолжалось?

— Целый час или даже больше, — ответил Питер.

Кэйт приподнялась на локте и огляделась. Она обнаружила, что лежит на диванных подушках перед камином в большом холле шато де Хьюмиэйр. Было темно. От огня за ними возникали огромные тени, а гора мебели рядом казалась такой высокой, что было страшно подумать, а вдруг она обрушится вниз. Из темноты выплыла блестящая серебряная столовая ложка.

— Съешьте немного бульона, мисс Кэйт. Это придаст вам сил.

Кэйт отхлебнула горячей жидкости. Вкусно! Выпила все, и Ханна дала ей еще.

— Бульон приготовила Мари, — сказал Питер. — Маркиз сказал нам, что она тайно готовит ему еду с тех пор, как шесть месяцев назад ушел последний слуга…

— И я, конечно, не вправе судить, но, наверное, за это ее муж и поставил ей синяк, — вставила Ханна.

Вскоре Кэйт прикончила всю миску. Ханна добавила бульона. Питер и Ханна не сводили с нее глаз. Кэйт видела на их лицах и облегчение, и озабоченность.