В погоне за «Босфором»
Шрифт:
То, что Ордынцев сейчас в доме не один, Надин поняла сразу, как только ее карета остановилась у подъезда высокого серого дома на Неглинной. У дверей стояла еще одна коляска, лошади, свесив головы, дремали, а кучер откровенно храпел на козлах.
«Что же делать? – испугалась Надин. – Возвращаться обратно? Но ведь Печерский написал, что он отправил письмо моему жениху. Если у князя гости, тот мог еще и не прочитать письмо. Спрошу у слуги, открывшего мне дверь».
Она приказала Стеше ждать ее в экипаже, а сама поднялась на крыльцо и пару раз повернула дверной молоток. Открыл ей заспанный паренек.
– Вам кого? – хрипло спросил мальчик.
– Я приехала к князю, – решительно объяснила Надин и, мягко подтолкнув парнишку, вошла внутрь полутемного вестибюля. В подсвечнике на столике у окна горела лишь одна свеча. Этот одинокий огонек освещал то, зачем приехала Надин: у когтей бронзовой птицы, распростершей крылья в основании подсвечника, лежал конверт с размазанной коричневой печатью. Его явно еще не вскрывали. Рука Надин сама потянулась к письму, но она тут же опомнилась. Рядом с ней стоял мальчик, и каким бы сонным тот ни был, но то, что гостья украла письмо, он заметил бы обязательно.
– Его светлость с другой дамой в гостиной, она еще не уехала, – все так же хрипло сообщил мальчик и с надеждой поглядел на диван, откуда, как видно, подняла его поздняя гостья.
– Ты ложись, – тут же нашлась Надин, – я дорогу знаю, сама дойду.
Она двинулась в ту строну, где, по словам мальчика, находился князь с его дамой. Юный слуга тут же с готовностью рухнул на свой диван. Надо было всего лишь подождать пару минут, потом взять письмо и выскользнуть за дверь, но любопытство толкало Надин вперед.
«Я только проверю свои подозрения», – решила она и подкралась к открытой двери гостиной.
То, что она там узрела, поразило Надин в самое сердце. Ее обнаженный жених стоял посреди комнаты, а перед ним ползала на коленях голая женщина. Это зрелище было отвратительным и одновременно завораживающим. Надин не понимала, какое из чувств сильнее, но она не могла оторвать глаз от обнаженной пары. Внутри нее разлилось непривычное тепло, и она вдруг поняла, что увиденное больше не отталкивает, а наоборот, притягивает. Ей даже показалось, что какая-то темная внутренняя сущность, о существовании которой она и не подозревала, с жадностью глядит на запретные игры обнаженных любовников.
Ее жених за волосы поднял женщину с колен, и та прильнула к мужчине, а потом они оба рухнули на пол. Ордынцев подмял под себя тело своей любовницы и стал ритмично двигаться.
«Вот как это бывает…» – поняла Надин.
Она не могла отвести взгляд от смуглого тела мужчины, нависшего над белоснежным телом женщины. Нарышкина оказалась безупречной красавицей, но гордая светская дама куда-то исчезла, на ковре стонала и извивалась страстная самка, а ее любовник, похоже, упивался ею. Надин услышала женский стон, следом – хрип Ордынцева, а потом наступила тишина.
«Пора уходить», – мелькнула спасительная мысль и тут же исчезла под давлением любопытства, и Надин так и осталась за полуоткрытой дверной створкой.
Княгиня затеяла объяснение, та требовала от своего любовника обещания, что они никогда не расстанутся. Неужели он даст ей слово? Надин показалось, что ее не просто унизили – ее размазали, втоптали в грязь. Ордынцев не спешил
Глава 23
Весь дом суетился вокруг невесты: графиня Кочубей придирчиво следила за тем, как ее одевают и причесывают, Любочка подавала ленты, булавки и шпильки, а бабушка встречала восторженными ахами каждый поворот ее головы – и только Софья Алексеевна глядела на дочь и тихо плакала. Ее уговаривали все по очереди, но ничто не помогало, в итоге домашние сдались, и графиню оставили в покое.
За полчаса до отъезда в церковь Надин объявила, что готова. Теперь уже все признали, что она приняла правильное решение, настояв на венчании в материнском платье. Простой, как греческий хитон, фасон, очень удачно подчеркивал стройность ее фигуры, а теплый, чуть желтоватый от времени цвет шелка оттенял яркость ее глаз и черноту густых кудрей. Надин даже снизошла до подаренной женихом фаты.
– Дорогая моя, ты так хороша!.. – всхлипнула Софья Алексеевна, – и сердце у тебя золотое, ты достойна самого лучшего мужчины на свете.
– Вот она его и получает, – уверенно заявила графиня Кочубей. – Дай ей немного времени, Софи, и твоя дочь обязательно это поймет.
– Мама, не нужно плакать, – в очередной раз попросила Надин, – я сделала самую блестящую партию, это признают все, а остальное – вопрос времени.
Она уже приготовилась развить свою мысль, когда раздался аккуратный стук в дверь, и дворецкий доложил:
– Подарок от его светлости князя Ордынцева.
Стеша забрала у дворецкого большой квадратный футляр и протянула коробку своей хозяйке.
– Откройте сами, – адресуясь к женщинам, попросила Надин. Сама она не хотела принимать подарки от предателя – даже не представляла, как сможет смотреть ему в лицо.
– Я открою, – предложила графиня Кочубей, забрала футляр из рук горничной и откинула крышку. – Вот это да! Какая красотища…
На малиновом бархате таинственно мерцали изумительной красоты серьги. Множество жемчужин, вплетенных в тонкий мавританский орнамент, переливались перламутровым блеском. Любопытство подтолкнуло Надин, и она шагнула вперед, заглянув под крышку. Серьги, величиной почти с ее ладонь, были так хороши, что она искренне восхитилась:
– Изумительно! – вырвалось у нее, впрочем, Надин тут же капризно добавила: – но посмотрим, пойдут ли они мне…
Означают ли надетые серьги капитуляцию?
Она повернулась к зеркалу и надела подарок. Преображение оказалось мгновенным – серьги опустились почти до плеч, Надин повернула голову, и жемчужины медленно качнулись под черными локонами. Она была ослепительно хороша, горда и недоступна. Вот он – подходящий образ для венчания. Надин залюбовалась собой, и не устояла:
– Я оставлю их.