В погоне за собой, или Удивительная история Старика
Шрифт:
– Что делаешь? Не найти в таких хоромах занятие – преступление. Знаешь, мне сейчас даже немного завидно. Я там просто ночую, а ты будешь проводить целые выходные.
– Сейчас пока ничем. До ужина сидел на веранде, играл в шахматы.
– С Акелем? Он одолел тебя?
– Нет, с ним пока не играл. Просматривал знаменитые партии гроссмейстеров, вспоминал дебюты, решил пару задачек в миттельшпиле.
– О, гляжу, из тебя выйдет лучший соперник, чем из меня,– готов поспорить на ползарплаты, что в тот момент Итан поднял руки, вроде бы сдаваясь. Он любил жестикуляцию при общении.– Но знаешь, что
Я смеялся, потому как вспомнил свое гневное высказывание.
Тогда, за столом, это прозвучало уместно, выпад в ответ на выпад, но в тот момент я смутился. Мне даже показалось, что у меня покраснели уши, но заметить этого никто не мог, а проверять я не стал.
– Ничего особенного,– ответил я, справившись с приступом смешков.– Продолжай.
– Да вроде как это все,– сказал Итан.– Веди себя скромнее, и со временем освоишься. Что же, ладно, мне нужно идти. Женушка попросила наколоть орехов для пирога. Завтра к нам приезжают ее родители из Копенгагена, так что выходные мне предстоят великолепные. Слушай,– это прозвучало так, словно друга вдруг озарила гениальная идея,– может, ты захочешь поменяться местами на эти два дня? Я заплачу, честное слово.
– До скорого, Итан,– улыбнулся я и оборвал линию, услышав его усталое хихиканье.
Едва положив телефон на стол, он вновь затрезвонил. Решив, что друг забыл что-то сказать, я вновь взял вещь, но на этот раз высветилось другое имя. «Д.С.».
– Зараза,– вырвалось у меня вместе с выдохом.
Когда звонил Диего, ничего хорошего это не сулило.
– Алло.
– Ты где, Клим?
Ни здравствуй, ни как дела, типичный коллектор. Я не знал, как относиться к Диего. С одной стороны, он меня раздражал, вечно бегал по пятам с глазами, в которых был нарисован знак денежной валюты, словно у Скруджа Макдака, но с другой, мне была понятна его позиция. Если бы в моей квартире поселился такой же, как я, мне бы пришлось вести себя аналогичным образом.
– На работе. Говорил же, что нашел дополнительный заработок.
В динамике некоторое время висело молчание.
– Врешь?
– Нет.
Он тяжело вздохнул.
– Спокойной ночи, Клим.
Не дождавшись ответа, Диего скинул звонок, оставив меня гадать, что бы это могло означать.
Послонявшись еще какое-то время по второму этажу без дела, я решил скоротать оставшиеся до сна часы за своим недавно обретенным хобби. Вытащив «Обломова», я улегся на кровать и принялся читать.
Несмотря на интерес и чувства, что вызывала у меня история, рассказанная Гончаровым (по большей части из-за того, что я продолжал узнавать себя в главном герое, и мне становилось от этого страшно; я словно взглянул на себя со стороны), читать мне было тяжело. Каждое слово было будто маленький человечек, а мой мозг бутылкой, в которую я их хотел впихнуть через узкое горлышко усваивания информации. Они сопротивлялись, упирались своими маленькими ножками в ее грани, и чтобы запихнуть каждого из них внутрь, приходилось применять силу.
В детстве родители мне говорили, что мозг ребенка похож на сухую губку, впитывающую в себя воду (знания). И теперь я понял, что звук – очень медленная штука. То, что говорила мать
Когда мне говорили учиться, я учился, но не так, как нужно. Я учился в университете, причем хорошо учился, но одновременно с этим оставался на прежнем уровне. Не читал книг, не учил языки, не искал то, что нравится, а просто шел. Искал, как мне советовали, «устойчивости», создавал себе твердую почву под ногами, но что произошло со мной в конечном итоге? Я ползал по этой почве и глотал пыль из-под ног людей, которые, отважившись и подготовившись, брали разбег и взлетали в небо на отращенных в молодости крыльях «мечты» и «неуклончивой уверенности в своем высшем предназначении». У них не было твердой почвы под ногами, и только поэтому они летали у облаков, и днем грелись под солнцем, а ночью любовались звездами.
«…Должен признать свою ничтожность, и тогда ты по-настоящему начнешь расти». Это высказывание Акеля словно брало меня за грудки и встряхивало. На голову свалилось так много, что я просто не мог все обработать и осознать. Мне нужно было время, и мне дали его, продолжая пинать по ребрам и глубже втаптывать в пыль… но об этом чуть позже.
Читать в тот вечер было вдвойне тяжело, потому как текст, который я озвучивал в своей голове, путался там с размышлениями. Я не мог сосредоточиться на чем-то одном.
Отвлек меня громкий звук. Он не был резким, как хлопок по столу ладонью, но при этом все равно меня испугал. Не понимая первые секунды, что это было, я огляделся по сторонам, одновременно чувствуя, как сердце ускорило свое биение.
– Спустись вниз, Клим,– спустя несколько секунд раздался голос Акеля из рации, лежавшей на прикроватной тумбе.
– Иду,– ответил я, откладывая «Обломова» в сторону в раскрытом виде.
– Если ты мне отвечаешь,– продолжил голос из динамика,– спешу уведомить, что эта связь односторонняя, и я тебя не слышу. Если хочешь подать мне знак, что услышал, ткни на кнопку. У меня мигнет лампочка.
Взяв устройство, я нажал на одну единственную кнопку.
– Отлично,– сказал Старик.– Значит, для этого тебе мозгов хватает. Уже хорошо. Иди сюда, homo habilis.
Я вздохнул, сжимая и разжимая кулак. Старик продолжал меня бесить, и при этом явно намеренно.
Спускаясь вниз, на этот раз я хотел оставаться холодным и не поддаваться на его провокации, неизвестно для чего предназначенные.
Не забыв о двух бело-желтых капсулах и стакане воды, я вошел к нему в комнату и застал Акеля в том же положении, в котором он и остался. В телевизоре играла симфония №6 Моцарта. Отложив книгу на колени, Старик слушал.
Заметив меня периферическим зрением, он не стал говорить и движением пальца велел подойти. Я так и сделал.
– Спасибо,– взяв у меня стакан и капсулы, он закинул их в рот и запил.– Тебе нравится?
Мужчина кивнул в сторону телевизора. Послушав несколько секунд, я кивнул.
– Моцарт написал ее, когда ему было всего одиннадцать лет, представляешь? Мальчик начал сочинять симфонию в Вене, но из-за эпидемии оспы его семья переехала в Оломоуц, где он ее и закончил. Это лишь доказывает мою теорию.