В походе с Фиделем. 1959
Шрифт:
Почему? Потому что товарищ Дуке отдает себе отчет, что речь идет о преступном акте, которого военные делать не должны. Теперь я прошу вас иметь в виду одну важную деталь. Я сместил Дуке. Прав ли я был или нет? После того, как он заявил, что они его убедили, правильно ли я действовал или нет? Дуке был командующим тактическими войсками в Орьенте. Это 3 тысячи человек, которые могли сказать офицеру с таким авторитетом, как Дуке: мы согласны с тобой. Дуке был командиром 3 тысяч человек.
Судебный процесс продолжался, и некоторое время спустя председатель трибунала
Дуке. Это письмо не было частным. Пусть повторит здесь сеньор Уберт Матос, что он сказал мне, передавая в присутствии других офицеров фотокопию письма, хранящуюся у моего отца в Санкти-Спиритус, о том, что я должен был делать, что я должен был сделать с этим письмом, если вы, Фидель, не предадите его гласности.
Фидель. Хорошо…
Дуко. Пусть скажет Уберт Матос.
Фидель. Мне практически не нужно ничего добавлять.
Дуке. Он сказал мне, что, хотя и не очень высокого мнения о Мигеле Анхеле Кеведо, он знает, что Мигель Анхель Кеведо опубликует это письмо. Пусть он скажет, что это неправда.
Матос прерывает его и говорит, что Дуке лжет.
Дуке. Почему же тогда он передал мне фотокопию письма, которое хранится у моего отца?
Матос отрицает тот факт, что он давал распоряжение о том, чтобы его письмо об отставке было передано в журнал «Боэмия», однако под давленном очевидных фактов признаётся, что показывал майору Феликсу Дуке копию письма.
Тогда Фидель обращается к группе обвиняемых офицеров и говорит:
— Какого вы мнения о Дуке? Думаете ли вы, что Дуке — подонок? Вы верите в то, что Дуке — клеветник? Те, кто верит, что Дуке — честный человек, встаньте.
Все обвиняемые, кроме Матоса, встают и аплодируют.
Фидель. Думаю, что здесь не надо слов.
Проанализировав письмо об отставке, Фидель разъясняет:
— Здесь есть абзац, важный абзац, абзац-обвинение: «Я также думаю, что после смещения Дуке и других перестановок всякий, кто имел бы смелость прямо говорить с тобой о проблеме коммунизма, должен уйти раньше, чем его выкинут».
Меня обвиняют в том, что я заменяю людей потому, что они не коммунисты, но самое удивительное, что этот протест вызван заменой Дуке. Но Дуке не имел ничего общего с Камагуэем. Когда я заменил Пиньейро, Уберт не сказал ни слова; когда я сменил Рамиро, Уберт не сказал ни слова, когда я сменил Вильяма Гальвеса, то и тогда Уберт не сказал ни слова. Но когда я сменил Дуке в Орьенте, тут Уберт сказал свое слово.
В письме Матоса есть такое утверждение: «Наш единый и боевой народ ничего не достигнет, если не будет действовать на основе программы, которая в равной степени удовлетворит интересы и чаяния всех».
Фидель, зачитав это место, тотчас комментирует его:
— То есть как это «программа, которая удовлетворит в равной степени всех»? Революция имела свою программу еще до того, как прозвучал
Глава XXXVIII
РЕТРОСПЕКТИВА, НЕОБХОДИМАЯ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ КУБИНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Заключительные абзацы обвинительной речи Фиделя по делу о предательстве Уберта Матоса составляют целый исторический экскурс, рассказывающий о процессе развития революции.
В ответ на «каверзный» вопрос Уберта Матоса относительно того, «куда держит путь революция», Фидель сказал:
Теперь о том, до какого предела мы пойдем… Я попросту считаю, что мы, Революционное правительство, лишь выполняем то, что обещали народу, и не более того.
«Скажите, куда мы идем?» Революция заявила о том, куда она идет, задолго до того, как мы высадились на берег у Белика.[28] Думаю, что мне достаточно не более пятнадцати, самое большее двадцати минут, чтобы закончить рассказ о наших позициях, постановке проблем, о том, как мы действовали, были ли мы лжецами, обманывавшими народ, или же мы всегда говорили правду. На этом судебном заседании я хочу рассказать лишь о политическом аспекте революции и нашей линии…
Поскольку говорится о необходимости определить, куда и как мы идем, а это было определено давным-давно, я должен напомнить о «Манифесте № 1 „Движения 26 июля“ к народу Кубы», привести всего несколько абзацев об экономических и социальных проблемах.
«Тем, кто винит революцию в расстройстве экономики страны, мы отвечаем: для крестьян, у которых нет земли, не существует экономики; для миллиона кубинцев, не имеющих работы, не существует экономики; для рабочих железных дорог, портов, сахарных заводов, хенекеновых плаптаций, текстильных предприятий, автобусных линий и других отраслей, которым Батиста безжалостно урезал заработную плату, не существует экономики. Она будет существовать для них только благодаря справедливой революции, которая произведет раздел земли, мобилизует огромные богатства страны и приведет к социальному раскропощению, отменив привилегии и эксплуатацию.
Разве можно ожидать этого чуда от кандидатов в депутаты на объявленных частичных выборах? Или речь идет о судьбе экономики для сенаторов, получающих в месяц 5 тысяч песо, генералов-миллионеров, иностранных трестов, эксплуатирующих коммунальные службы, крупных помещиков, для племени паразитов, множащихся и обогащающихся за счет государства и народа? Тогда скажем: добро пожаловать, революция, расстраивающая экономику, которая существует для немногих, набивающих с ее помощью свои пантагрюэлевы животы! В конце концов, не хлебом единым жив человек».