В поисках Аляски

Грин Джон

Я впервые подумал, что теория Полковника может оказаться верной. Неужели Аляска не слышала сирену? Неужели не видела включенные фары? Она была не жутко пьяная — целоваться-то она нормально могла, думал я. И руль повернуть наверняка тоже была в состоянии.

— Вы видели ее лицо перед тем, как она врезалась в вашу машину? Она заснула? — спросил Полковник.

— Этого не скажу. Лица я не видал. Все было слишком быстро.

— Ясно. Когда вы к ней подошли,

она была уже мертва?

— Я… я сделал все, что смог. Я к ней сразу побежал, но руль… я полез к ней, думал, что если сдвину руль… но ее живой было не вынуть никак. Грудь мощно пробило, понимаешь.

Я содрогнулся, представив себе эту картину.

— Она ничего не сказала? — спросил я.

— Она отошла уже, сынок, — сказал полицейский, качая головой, так что я распрощался с надеждой узнать ее последние слова.

— Как думаете, это несчастный случай был? — Я стоял рядом с Полковником, ссутулившись от тяжести горя, мне хотелось курить, но я не дерзнул последовать его примеру.

— Я тут служу уже двадцать шесть лет, алкашни видел — не сосчитать, но никто еще не напился настолько, чтобы руль даже не дернуть. Но не знаю. Следователь сказал — несчастный случай, может, так и есть. Я в таком не разбираюсь, ребята. Я думаю, это теперь дело ее да Господа Бога.

— Насколько она была пьяная? — не унимался я. — Ну, анализы делали?

— Да. Ноль двадцать четыре промилле. Это, по определению, очень пьяная. Серьезно пьяная.

— В машине что-нибудь было? — спросил Полковник. — Может, вы заметили что-нибудь необычное?

— Я помню эти… как их… рекламные листовки разных колледжей — из Мэна, Огайо, Техаса, — я подумал еще: девчонка, наверное, из Калвер-Крика, — и мне стало совсем нехорошо, она ж в колледж мечтала попасть. А… да, и цветы. На заднем сиденье лежал букет. Как магазинный. Тюльпаны это были.

Тюльпаны? Я тут же вспомнил, что ей Джейк прислал тюльпаны.

— Белые? — спросил я.

— Точно, — подтвердил он.

Зачем она взяла с собой цветы, которые он ей подарил? Но этого коп знать не мог.

— Я надеюсь, вы поймете, что хотели. Я тоже все думаю об этом, потому что никогда ничего такого не видел. Думал, к примеру, что, если бы я сам на своем авто с места бы съехал, спасло бы это ее? Может, она бы успела очухаться. Теперь этого не узнаешь. Но, по мне, не важно, несчастный это случай был или нет. Все равно хреново.

— Вы ничего не могли сделать, — мягко утешил его Полковник. — Вы поступили, как должны были, и мы за это благодарны.

— Ну, спасибо. Идите домой, берегите себя… если будут еще вопросы, звоните. Вот вам моя визитка на случай чего.

Полковник положил карточку в карман своей куртки из кожзама, и мы пошли обратно.

— Белые тюльпаны, — сказал я. — Джейковы. Зачем она их взяла?

— В прошлом году мы как-то с ней и с Такуми пошли в Нору-курильню, на берегу росла маленькая белая маргаритка, и Аляска вдруг запрыгнула

в воду по пояс, пошла через речушку и сорвала ее. Потом сунула ее за ухо; когда я спросил, что это было, она объяснила, что ее родители всегда в детстве вплетали ей в волосы белые цветы. Может, она и умереть хотела с белыми цветами.

— Или Джейку вернуть, — предположил я.

— Возможно. Но я этого копа послушал и совсем уверился, что это все же могло быть самоубийство.

— Может, все же следует уже оставить ее душу в покое, — сказал я, вконец расстроенный. На мой взгляд, что бы мы ни узнали, лучше все равно не станет, и я никак не мог отделаться от образа, как руль ломает ей кости, «грудь мощно пробило», а она пытается вдохнуть, но никогда уже не сможет, и нет, лучше уже не станет. — Если она и сделала это? — обратился я к Полковнику. — Наша вина же не уменьшится. Просто ты станешь считать ее ужасной стервой и эгоисткой.

— Боже мой, Толстячок. Ты хоть помнишь, какой она была на самом-то деле? Она же действительно вела себя порой как настоящая стерва и эгоистка. Это в ней было, и раньше ты это понимал. А теперь ты, по-моему, помнишь исключительно свое идеальное о ней представление.

Я прибавил шагу, обогнав Полковника. Я молчал. Он же не мог ничего понять. Ведь не он — последний человек, которого она поцеловала, не его бросили, не сдержав обещания, и вообще, он не я. Говно, подумал я, и впервые мне пришла в голову мысль, что мне, похоже, лучше вообще вернуться домой, к чертям это Великое «Возможно», буду жить привычной, размеренной жизнью со старыми приятелями во Флориде. Каковы бы ни были их недостатки, они хотя бы не умирали, бросив меня на произвол судьбы.

Мы уже довольно долго шли порознь, но потом Полковник нагнал меня.

— Я просто нормально жить хочу, — сказал он. — Просто ты и я. Нормально. Веселиться. Как нормальные люди. И мне кажется, что если бы мы знали…

— Ладно, о’кей, — перебил я. — Хорошо. Будем дальше искать.

Полковник покачал головой, а потом улыбнулся:

— Толстячок, я всегда высоко ценил твой энтузиазм. Я буду делать вид, что он все еще при тебе, пока он действительно не вернется. А теперь идем домой, попытаемся понять, почему людям иногда хочется от самих себя избавиться.

через четырнадцать дней

МЫ С ПОЛКОВНИКОМ провели поиск в Интернете. Человек может покончить с собой, если он:

уже пытался убить себя;

угрожал покончить с жизнью;

раздал свои ценные вещи;

интересуется, как можно покончить с собой, обсуждает эти способы с окружающими;

демонстрирует потерю надежды, озлобленность на самого себя и/или на весь мир;

в том, что человек пишет, говорит, читает, рисует, отражена тема смерти и/или депрессии;