В поисках апполона.
Шрифт:
Вот почему я считаю фотографирование насекомых и «поиски Аполлона» серьезным делом — потому что внимательное и заинтересованное отношение к природе, пристальный взгляд «крупным планом» помогает понять человеческую природу, взаимоотношения между людьми.
И вот, например, о том опять, что касается увлечений. Это серьезный вопрос, потому что человек, не увлеченный ничем, — скучный человек, скучный для окружающих и для самого себя тоже. Человеку здоровому свойственно увлекаться чем-либо. Это в нашей природе. Наше общество же, к сожалению, не настолько пока совершенно, чтобы труд каждого был исключительно творческим, чтобы увлеченность сопутствовала той функции, которую несет человек в общественном трудовом процессе по созданию материальных ценностей…
Хотя, конечно, увлеченность увлеченности рознь. Кто-то всю жизнь увлекается,
Но бывает, очевидно, другая крайность, когда человек вообще ни на что не решается. Он боится других, боится себя, он не живет, а осторожненько прозябает. Тлеет. Так где же она, золотая середина?
Наверное, главный секрет в том, чем человек увлекается и как. Если предмет увлечения вне его, если увлекает его не то, что связано лично с ним и относится только к нему, а нечто общее, если интересует его не то, как он сам будет выглядеть в сиянии своего увлечения, а, наоборот, как предмет его увлечения засияет для него (а вместе с тем и для других) в результате его трудов, то все в порядке. Тогда и честолюбие становится благом. Тогда происходит удивительное: чем больше человек любит свое дело, чем сильнее его собственный интерес, тем больший интерес к этому его делу пробуждает он у других. Занятие, которое приносит огромную пользу ему самому и дает ему ощущение полноты жизни, приобретает уже и общественный смысл.
Такие увлеченные люди и движут вперед человечество.
Интересно, что Карл Линней был очень честолюбивым человеком, чего и сам не скрывал, а его знакомые и биографы на разные лады подчеркивают это свойство его характера. Вот что пишет, например, бывший его ученик. профессор Фабрициус: «Линней был безгранично самолюбив, и его девизом было изречение: «Фамам екстендере фактис» («Делами увеличивать славу»)». Наверное, можно только приветствовать такое самолюбие! Далее профессор Фабрициус продолжает: «…тем не менее единственным объектом его честолюбия было литературное первенство; в нем совершенно не было обидной для других противообщественной гордости. Дворянское достоинство, которое шведский король пожаловал ему (сам Линней происходил из скромной семьи сельского пастора. — Ю. А.), было ему приятно только как свидетельство его научных заслуг. В вопросах ботаники он нелегко сносил даже незначительные противоречия, но с благодарностью принимал дружеские замечания и пользовался ими для улучшения своих трудов… Он охотно говорил о своих заслугах и любил, чтобы им восхищались, что, по-видимому, и было его главной слабостью. Любовь к похвалам имела у него основанием уверенность в своем превосходстве, признанные всеми научные успехи и репутацию первого систематика своего времени».
Карл Линней, как известно, один из самых плодовитых ученых. Он совершил гигантскую работу по систематике всех созданий природы. И характер его увлечения, характер честолюбия, которое двигало им, так удивительно сходится с тем же самым у любого другого ученого, путешественника, писателя, поэта — всех тех, кто своими деяниями остались в благодарной памяти людской. И к ним ко всем подходит девиз Линнея «Делами увеличивать славу». Делами. То есть для других.
Следующий день пришлось потерять — не ездить на Склон, потому что я провожал Игоря.
Но я бы уже физически не мог путешествовать в дебрях Дремучей Поляны, потому что вечером, после возвращения домой, спина моя, а особенно плечи, горели огнем от солнечных ожогов, и погасить его не могли ни крем с одеколоном, что обычно мне помогало, ни
С Игорем мы испытывали истинно братскую нежность друг к другу, уезжая, он пожелал мне хороших путешествий, а я с удовольствием вспоминал, что он почти ничего не ловил на Склоне — неужели подействовала моя «психологическая обработка»? И еще он советовал обязательно посетить Самарканд, где я пока не бывал.
Я уже говорил, что, если ты вступаешь на путь добрых взаимоотношений с природой, она отвечает тем же, и подчас совпадения удивляют… На этот раз се «доброжелательность» выразилась в том, что утро следующего дня было затянуто серой сетью дождя. Игорь уехал, и заняться мне было нечем. Те из старожилов, которых я спрашивал, говорили, что бесконечный дождь в июне — такого в Средней Азии не припомнят. А он моросил между тем не переставая, весь день. И только потом я понял, что это было и на самом деле актом доброжелательности ко мне со стороны природы: по крайней мере поджила кожа на спине и плечах.
И утро 2 июня было свежим, прохладным, омытым вчерашним дождем и ясным.
В каком нетерпении ехал я по знакомому маршруту! Этот день, казалось, будет еще более интересным, важным. Ведь сколько лет я мечтал о путешествии в дебрях Дремучей Поляны! И вот наконец… Взрослый человек, я вел себя в сущности, как мальчишка. Эти два-три часа, пока я добирался сначала на троллейбусе, потом на трамвае до автостанции, затем ерзал от нетерпения в душном автобусе, потом ловил попутную машину (и поймал очень быстро!) и наконец очутился вновь в цветущей долине горной речки, — все это время ком, казалось, стоял у меня в горле, меня тянуло словно сильнейшим магнитом, я, как путник, умирающий от жажды, рвался к живительному колодцу. Едва ли в тот момент было для меня что-то более важное… Даже по росистой, сверкающей алмазами долине в струях упоительных ароматов шиповника и боярышника я чуть ли не бежал, хотя путь был все время в гору. Удивительная сила просыпается в нас, когда мы чего-то на самом деле хотим! Вот они, скрытые резервы, которыми обладает каждый человек… Да, странная и на первый взгляд необъяснимая одержимость во мне была, когда я, торопясь, сбиваясь с дыхания, чуть не падая от того, что темнело в глазах, торопился в гору, стремясь к Дремучей Поляне. Опять на все голоса заливались птицы, опять жизнь торжествовала в многоцветии и многообразии, звенела, журчала, шумела речка, щедро источали ароматы цветы… А я стремился вперед и вперед. Я как будто боялся, что все то, что было 30 мая, окажется миражем: даже два дня, которые я вынужден был пропустить, провожая Игоря и спасаясь потом от дождя, казались мистическим препятствием к осуществлению давней Мечты. Одно дело, что Аполлонов я снял и вроде бы память не должна подводить меня — ведь было же, было! — а другое дело, что могло это быть случайно и больше не повторится. Но тогда опять получается, что реальности в моей Мечте нет и вообще какая-то мистика. Скорее, скорее удостовериться, успокоиться, понять, что все так и есть, что я не ошибся, а значит, жизнь может быть прекрасной, она должна быть прекрасной, и не только для меня — для многих, для всех!
Едва переводя дух, почти бегом добрался до уютной кущи деревьев. Пока все так и есть — вот камень, на котором мы с Игорем сидели, вот заводь с хрустальной водой и камешками на дне, вот даже конфетная бумажка — единственная, но все же позорная, потому что ни соринки не должно остаться там, где ты был. Теперь можно было перевести дух. Воды попить. Наполнить фляжку. Оставить рюкзак, взяв только фотосумку со снаряжением. Кепку не забыть. И ни в коем случае не снимать рубашку. Рукава застегнуть и даже воротник поднять. Теперь вперед!
И уже привычное, спокойное благоговение начало охватывать меня, как только я сделал первые шаги на пути к дебрям Дремучей Поляны. Открой заветные двери свои, Природа! Пусти уважающего тебя, любящего тебя, сына твоего, внимательного и смиренного. Дай мне радости, покажи родник своей щедрости и любви, научи, просвети, очисти…
Тут не место суете. Только когда едешь, идешь, бежишь сюда, есть смысл торопиться. Теперь торопливость долой. Весь — внимание, весь — в настрое. На музыку жизни, на этот великий ансамбль. «И зри, и внемли…»