В поисках Библии: Тайны древних манускриптов

Дойель Лео

В ходе предпринятого им исследования Саадии и подготовки к изданию талмудического сочинения "Абот де рабби Натан" Шехтер заинтересовался второканонической Книгой премудрости Иисуса Бен Сиры (или Бен Сираха, сына Сирахова) — книгой, которая до того времени встречалась лишь в крайне неудовлетворительных переводах. Его длительную и совершенно необычную для исследователя-еврея увлеченность неканонической литературой подтверждает обширная статья в "Джуиш Квотерли Ревью" за 1891 г.; в ней он рассматривает древнееврейские цитаты из Премудрости, встречающиеся в талмудических текстах. Он был теперь полностью подготовлен к тому, что ждало его впереди. Вероятно, никто другой из ученых-гебраистов его времени не был достаточно компетентен, чтобы опознать неожиданно появившийся древнееврейский фрагмент из Премудрости Иисуса Бен

Сиры.

Вскоре после того, как А. Льюис и М. Гибсон приняли решение привлечь к работе Шехтера, А. Льюис неожиданно встретила его на королевском параде в Кембридже и сообщила ему о рукописях, которые она хотела ему показать. Затем она продолжила свое хождение по магазинам за покупками, а когда вернулась домой, то застала Шехтера уже за работой, тщательно изучающим фрагменты рукописей, разложенные на ее обеденном столе. Он поднял вверх большой лист пергамена и сказал: "Это часть иерусалимского Талмуда, который очень редок. Могу я взять ее у вас?" Льюис немедленно дала согласие. Затем он стал пристально рассматривать грязный, изорванный клочок бумаги. Бумага как писчий материал с точки зрения палеографии была довольно поздним нововведением, и потому обе дамы относились к ней без особого уважения. "Кто из ученых еще три года назад, — позднее писала А. Льюис, — придавал хоть какое-нибудь значение древнееврейскому тексту на бумаге?"

Шехтер же, напротив, был сразу же поражен отрывком. У него было предчувствие, что отрывок мог оказаться древнееврейским текстом "Премудрости", который в течение почти тысячи лет считался утраченным, но он не мог проверить этого на месте, поскольку в издании Библии, имевшемся дома у А. Льюис, отсутствовали апокрифические книги. Шехтер попросил у нее разрешения захватить документ с собой для идентификации. Не без оттенка скептицизма она выразила свое согласие словами: "Г-жа Гибсон и я будем только счастливы, если вы сочтете его достойным опубликования". Затем он поспешил в Кембриджскую библиотеку и оттуда послал ей записку во второй половине того же дня, 13 мая 1896 г.: "Я полагаю, у нас есть основания поздравить себя. Ибо фрагмент, который я взял с собой, является частью древнееврейского оригинала "Премудрости". Подобная вещь обнаружена впервые. Пожалуйста, не говорите пока об этом — до завтра. Я приду к Вам завтра около одиннадцати пополудни, и мы с Вами всё обсудим, в частности и то, как предать это гласности. В спешке и величайшем волнении, искренне Ваш С. Шехтер".

Агнес Льюис предстояло вскоре узнать, что от возбуждения Шехтер не только перепутал утренние часы с послеполуденными, но и, несмотря на указания, посланные дамам, ошеломлял своей радостной новостью первых попавшихся людей, встреченных им в библиотеке. Затем, вернувшись к своей жене, он едва мог совладать со своим восторженным настроением. Будучи, в сущности, человеком скромным, но порывистым до крайности, он приветствовал ее следующим образом: "Пока живет Библия, не умрет и мое имя. А теперь телеграфируй г-же Льюис и г-же Гибсон, чтобы пришли немедленно". Дамы получили телеграмму раньше письма и немедленно отправились к Шехтеру в его скромный домик в отнюдь не фешенебельной части Кембриджа. Там было решено, что г-жа Льюис оповестит "Атенеум" и Академию о находке, представив сведения о размере листа, стиле письма и прочие подробности.

Госпожа Льюис "с особой радостью и удовлетворением" размышляла о том, что обстоятельствами открытия воздается наконец-то по заслугам Бен Сире, древнееврейскому автору "Премудрости". Он был женоненавистником, и ни одна женщина — ни Дебора, ни Руфь, ни Юдифь — не фигурирует в его прославленном каталоге древнееврейских героев. В широко известных строках он возносил хвалу исключительно "знаменитым мужам". Одно из его изречений, собственно говоря, прямо гласит: "Греховность мужчины лучше, чем добродетель женщины". И вот теперь, с ликованием отмечала Льюис, подлинный текст его труда "попал в руки европейского исследователя, можно сказать исследователя одной с ним нации, благодаря усилиям двух женщин".

Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, сохранившаяся лишь в версиях на других языках, а не в древнееврейском оригинале, была впервые переведена на греческий внуком автора, который в своем предисловии открыто признавал трудность поставленной им перед собой задачи. В течение длительного времени существовало подозрение,

что он не был квалифицированным переводчиком, что он неправильно понял и значительно исказил смысл некоторых мест оригинала и что он позволял себе недопустимые вольности в обращении с текстом. В 1895 г., всего за год до открытия Шехтера, когда специалисты, пересматривавшие "Утвержденную версию Библии", опубликовали свой новый перевод второканонических книг, они с сожалением констатировали в предисловии к "Премудрости", что, хотя "тексту было уделено значительное внимание, все же материал для его исправления был недостаточен". Теперь же новое открытие, к счастью, делало эти сожаления безосновательными.

С "Премудростью" произошло то же, что и с "Диатессароном" в исследовании Нового Завета: на нем сфокусировались основные теоретические дискуссии специалистов по Ветхому Завету в последние годы XIX в. Прежде всего это была одна из апокрифических книг, о которой было доподлинно известно, что первоначально она была написана на древнееврейском. Святой Иероним упоминает, что он видел исконный древнееврейский текст этой книги — Hebraicum reperi. И, очевидно, Саадия, глава вавилонской раввинской школы X в., был с ней знаком. Но уже Маймонид о ней не знал.

Кроме того, среди всех ветхозаветных и апокрифических книг это сочинение обладало наиболее достоверно установленным авторством и могло быть вполне надежно датировано. "Премудрость" часто цитировалась в работах тех представителей школы "высшей критики", которые верили, что и большая часть Ветхого Завета была создана примерно в одно с ним время. Теперь, если можно было доказать, что древнееврейский язык этого произведения имеет лишь поверхностное сходство с языком канонических книг, то тезис об эллинистическом происхождении книг Ветхого Завета не выдерживал критики. Далее, если оригинал "Премудрости", написанный примерно в 200 г. до н. э., если не раньше, уже содержал цитаты из Псалмов, то вся гипотеза о маккавейском происхождении Псалмов — где-то после 160 г. до н. э. — улетучилась бы. Именно по этой причине, и в особенности если бы удалось доказать, что многие черты языка Бен Сиры характерны для раввинской литературы, должно было, следовательно, стать ясным, что "между "Премудростью" и книгами Ветхого Завета должны лежать столетия или, лучше сказать, должны лежать, как правило, пучина пленения, могила древнего еврейского языка и старого Израиля, а также колыбель нового еврейского языка и нового Израиля".

С открытием древнееврейского оригинала "Премудрости" суждено было разрешиться множеству текстологических проблем. Были восстановлены отрывки, опущенные или существенно искаженные в переводных версиях. В то же самое время школе "высшей критики" был нанесен еще один удар. Сам Шехтер признался в том, что ранее приписывал Псалмы маккавейскому периоду, но при наличии новых доказательств он с радостью отказался от этой точки зрения. В том, что этот фрагмент представлял древнееврейский оригинал, Шехтер ни на минуту не сомневался, хотя некоторые исследователи не были с ним согласны: они настаивали на том, что это был обратный перевод на древнееврейский. Однако внутренние свидетельства текста, пометки на полях и главным образом недавние находки в пещерах Кумрана (пещера II), явившие точные соответствия списку генизы, — все это в дальнейшем подтвердило точку зрения Шехтера.

Сильно поврежденный клочок бумаги примерно в семнадцать строк, расположенных в две колонки, датируется, вероятно, XI в., но, безусловно, указывает на существование более древнего "архетипа". Опознание столь короткого отрывка (Премудрость Иисуса, сына Сирахова, 39,15–40,8) из произведения, языковые отклонения которого не имели прецедентов во всей доступной тогда древнееврейской литературе (в лингвистическом отношении весь период с 250 г. до н. э. по 150 г. н. э. был сплошным белым пятном), было уже само по себе великим достижением. Один из современников Шехтера, выступив на страницах "Фортнайтли Ревью", приветствовал это открытие и характеризовал его как "увлекательный научный роман". Он отмечал: "Пройдя через многие века и пересекши целый континент, этот неприметный клочок по счастливой из случайностей попал в руки того единственного человека, который был подготовлен к опознанию его всеми предыдущими исследованиями; и это было равноценно тому, как если бы современная наука восстановила утраченную страницу Библии".