В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни
Шрифт:
«Царь послал тебя в страну, чтобы исполнить одно особенно важное поручение. Ты придешь в эту страну и решишь сто других задач, но если ты не выполнишь главное поручение, ради которого тебя послали, получится, что ты вообще ничего не сделал. Так и человек приходит в мир, чтобы решить свою особую задачу, и в этом заключается его цель. Если он ее не выполнит, значит, он ничего не сделал» [166] .
Не менее важно, чем решение задачи индивидуации, дать человеку возможность больше действовать от имени своего природного «Я», тем самым отчасти облегчая его ужасное ощущение нарочитости и искусственности своего поведения, поэтому индиви-дуация столь же критична к качеству отношений человека с окружающими. Согласно Юнгу,
166
Feeling the Shoulder of the Lion: Poems and Teaching Stories, p. 21.
«…существуют
Индивидуация и отношения с окружающими
167
«The Psychology of the Transference», The Practice of Psychitherapy, CW 16
Я убежден, что в любых отношениях (причем не только близких) неизбежно действуют четыре закона.
В отношениях с другим человеком нельзя достичь более высокого уровня, чем тот, что достигнут человеком по отношению к самому себе.Отношения всегда формируются на внутреннем уровне, которого достигло психологическое развитие каждого из партнеров. Поэтому отношения часто вызывают душевную боль и скрытый конфликт, едва какая-то сторона переходит уровень, при котором формировались эти отношения, или же при попытке своего развития наталкивается на препятствие.
То, что мы о себе не знаем или не хотим в себе видеть, – например, мифологемы (комплексы), которые движут нами и направляют нас, – проецируется на окружающих.Богатая событиями скрытая история, сохранившаяся у нас с детства, обычно проецируется на межличностные отношения. Люди неизбежно испытывают страдания при увеличивающемся расхождении между бессознательными ожиданиями от своего партнера и реальностью; при этом каждый испытывает грусть, смятение и раздражение.
Во все отношения волей-неволей вторгается власть.Сама по себе власть нейтральна: по существу, она представляет собой обмен энергией между двумя сторонами. Но при отсутствии осознания стремление к власти начинает зависеть от действия комплексов, и тогда власть заменяет любовь. Конфликт, связанный с борьбой за власть, – это симптом бессознательной динамики отношений.
Индивидуация – это не потворство своим желаниям; по существу, она приводит к увеличению характерных черт Самости, которые мы проявляем в отношениях с другими.Испытывая любовь к другому человеку, мы снимаем с него тяжкое бремя, связанное с нашим исцелением и обретением смысла жизни. Мы в той же мере освобождаем другого человека, в которой освобождаем и себя. Именно это имел в виду Иисус, когда просил нас возлюбить ближнего, как самого себя. Нельзя любить своего соседа, не сумев сначала полюбить себя. Таким образом, парадокс индивидуального мифа заключается в том, что мы часто приписываем его другому человеку, но делаем это совершенно бессознательно. Однако наши отношения с этим человеком ухудшаются и в конечном счете прекращаются. Только максимальное познание собственного мифа может повысить качество отношений с другим человеком.
Отношения всегда включают историю происходящих с нами событий. К тому же наша история – это вымысел, то есть она представляет собой не то, что с нами случилось, а то, как мы это воссоздали. Вымысел нельзя назвать абсолютной ложью; он не более лжив, чем миф (facere в переводе с латыни означает «делать»). Наша индивидуальная мифология, история наших событий создается искусственно; она представляет собой повествование, эмоционально заряженное энергетическими кластерами, которое затем проявляется в сновидениях и в повседневной жизни. Наша история – это вовсе не объективная реальность, какой бы она ни была; это наша мифология во всем своем разнообразии, во всех вариантах, каждый из которых является истинным. Каждый из нас одновременно становится изгоем общества, плохим другом, героическим странником, сыном своего времени и даже больше – выходит за границы своего времени. А в более широком масштабе мы становимся субъектами, целью и исполнителями архетипической драмы. Нам никогда не удастся узнать, кто мы такие, лучше, чем Ньютон смог объять океан
Мы проживаем эти мифические образы независимо от того, знаем мы их или нет, желаем того или нет, страдаем при этом или нет. Таким образом, нам приходится искать более осознанную мифографию, чтобы не оставаться покорными железной воле судьбы, которая движет всем по своему усмотрению. Роберт Ка-лассо так говорит о стоящей перед нами дилемме:
«Мифограф живет в состоянии вечной хронологической путаницы, которую, по его мнению, он может разрешить. И если на одном краю стола он тщательно подбирает все поколения и династии, как какой-то старый дворецкий, знающий историю семьи лучше, чем сами члены этой семьи, то можно быть уверенным в том, что болото на другом краю стола становится все более топким, а нить – все более натянутой. Ни одному мифографу никогда не пришло в голову выложить весь свой материал в единую последовательность, хотя, казалось бы, так его можно привести в порядок. В данном случае мифографы оставались бы верны мифу… ибо у мифа нет никакой системы» [168] .
168
The Marriage of Cadmus and Harmony, p. 281.
Мифограф знает то, что знает терапевт, а именно: что нет единой истины, что все варианты, даже противоречащие друг другу, в чем-то истинны. Такое освобождение от полной определенности и однозначности резко отличается от фундаментализма, последовательно настаивающего на том, что моя истина, связанная с моим Эго и побуждаемая комплексом, более подлинна, чем твоя. Уильям Джеймс в своем историческом труде «Разновидности религиозного переживания» не слишком беспокоился о многочисленности мировых религий. Он не считал, что они противоречат друг другу, а видел в них вариации мифа (как это и было на самом деле) и объяснял их наличие разнообразием человеческого темперамента. Юнгианский взгляд на психику предполагает ее полицентризм и то, что потребность в автономии души возникает именно вследствие невротичности Эго. Подлинный диалог, способствующий индивидуации, происходит между Эго, основным комплексом сознания и всеми остальными комплексами, которые питаются энергией души.
При этом Эго и его тревожные порождения, которые по сути своей являются фундаменталистскими и испытывают потребность в безопасности, сталкиваясь со столь сложной истиной, приходят в ужас от столь непостижимого противоречия. Если мы не можем получить помощь от философии, то замечаем, что метафизика уже давно мертва, а структурализм, постструктурализм и деконструктивизм, которые когда-то были в моде, давно ушли в прошлое, подорвав веру в возможность существования истины или архимедовой точки опоры, с помощью которой можно перевернуть землю. Мы знаем, что изначальная неосмотрительность Эго, которая внесла свой вклад в невроз, – это самообман Эго; оно за что-то отвечает, даже если его власть подорвана отщепленным психическим содержанием. А причуда психоза состоит именно в том, чтобы оставить Эго без защиты и полностью подчинить его богам тьмы. Парадоксально, но причина того, что мы, например, обращаем внимание на сны, заключается в разрушении ложного восприятия реальности жизни, ограниченной сознанием, и в расширении ее видения, во взгляде на мир как на искусственное образование, созданное Самостью.
Все, что нам остается в юнгианском, посткантианском мире, – это максимально осознанно употреблять сформулированные сознанием понятия. Разумеется, нам нужно более осознанно интерпретировать свой миф, но при этом все же следует знать, что каждая его версия содержит свою истину, а мы искусно используем уловки, рассуждая об Эго, Самости и даже употребляя местоимение «я», выражающее эти мысли. О сознательном применении этой неизбежной уловки, этого искусственного метафизического трюка поэт Уоллис Стивене говорит в своем стихотворении «Старая христианка высокой пробы». Поэт вступает с ней в диалог и приходит к выводу, что он, поэт, и она, теолог, действительно делают одно и то же – фантазируют. Однако поэт остается свободным в сознательной игре своими фантазиями, а она ограничена рамками идолопоклоннического буквализма. В конечном счете он приходит к такому выводу: «Это заставит вдову содрогнуться. Но все, что искусственно, / Изменчиво по сути своей. Изменится сразу, когда содрогнется вдова» [169] .
169
«A High-Toned Old Christian Woman», lines 21-22, in Elliman and O'Clair, Modern Poems, p. 90.