В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни

Холлис Джеймс

Замечание об ангелах кажется довольно странным, даже как-то связанным с предрассудками. Но вспомним, что слово «ангел» происходит от греческого angelos – вестник. Мы перегружены известиями, и посланников хватает с избытком. Но нам нужны именно такие послания, чтобы предусмотреть крутые виражи в своем странствии. В 1939 году, читая лекцию на тему «Символическая жизнь», Юнг заметил: мы забыли о том, что знали наши предки – что тишина не молчит, что темнота светится для тех, кто этого ждет. Внимая молчанию и ожидая в темноте, мы видим поразительное сияние и ощущаем чье-то присутствие, которое означает, что мы никогда не остаемся совершенно одни. Белый Олень, шаман племени сиу, писал:

«Мы, сиу, верим, что внутри нас есть тот, кто нами управляет, словно в

нас живет второй, внутренний человек. Мы называем его nagiy а другие люди могли бы назвать его душой, духом или сущностью. Его нельзя ни увидеть, ни почувствовать, ни попробовать на вкус. Но когда я был на горе – и только в тот раз – я знал, что он живет внутри меня. Тогда я ощутил внезапный прилив сил, похожий на потоп. Я не могу его описать, но он наполнил меня целиком. И тогда я точно узнал, что должен стать wicasa wakan , то есть шаманом племени» [174] .

174

Lame Deer: Seeker of Visions, p. 6.

В таком случае глубоко постичь прекрасных ангелов нашей души – значит обрести то, что знают и во что верят такие люди, как Белый Олень, и, кроме того, работать над исцелением внутреннего «гражданского» расщепления.

Наше видение очень смутно; мы чувствуем себя так, будто загнаны в угол, из которого невозможно выйти, поэтому принимаем только статические решения. В последние два столетия философское и психологическое мышление привело нас к мысли о том, что возможно абсолютное и даже объективное знание. Таким образом, мы вновь и вновь сталкиваемся с трагическим испытанием Авраама. Внутренний голос приказывает нам убить своего ребенка, который может оказаться единственным существом, о ком мы заботились. Но что это – голос Бога или голос комплекса, сумасшедшей отщепленной части, получившей над нами власть? Как мы вообще можем это узнать? В таких условиях нам приходится жить реальной ответственной жизнью, надеемся, как достойные люди. Но как нам найти мифические координаты, позволяющие узнать, где мы находимся, если в душе нет метафизического Гринвича? Как нам выяснить широту и долготу? Великий «мореплаватель» Ньютон в качестве секстана и астролябии мог использовать причинно-следственные связи и наблюдение. Сегодня мы не испытываем доверия к этим приборам. Поэтому мы чувствуем, что дрейфуем в страхе и неизвестности.

Возможно, у нас осталась единственная уловка – смотреть на мир через индуистскую метафору, то есть как «на игру Бога». Если всем нам приходится участвовать в игре, совершенно не зная ни ее сущности, ни правил, если выигрыш и проигрыш – всего лишь иллюзии, то можно утверждать, что цель игры заключается в самой игре. Если наше невротичное Эго может выдержать неопределенность, напряжение противоположностей, тогда нас может радовать таинственность наших предшественников. Вот что думает Хелен Люк о нашем неосознаваемом желании приблизить конец своих страданий:

«Вам не следовало бороться с неврозом, чтобы от него избавиться. Вероятно, единственное, что вам нужно, – узнать, в чем, собственно, дело. Значит, это дар Божий» [175] .

Приблизительно то же самое советовал Гурджиев:

«Помните, вы пришли в этот мир, уже осознав необходимость бороться с собой и только с собой. А значит, благодарите любого, кто предоставит вам такую возможность» [176] .

175

Woman: Earth and Spirit, p. 41.

176

Meetings with Remarkable Men, p. 293.

Вынужденные жить, не обладая абсолютным знанием, под бременем

прошлого, которое мешает нам и сводит на нет наши истинные намерения, не ощущая поддержки от великих мифических структур древности, мы призваны отказаться от потребности Эго в определенности и ощущать и даже наслаждаться неоднозначностью своего состояния. По крайней мере, это интересно. И поэтому, вместо того чтобы говорить: «Я – это такая структура, такая идеология, такая эго-идентичность», – можно сказать: «Я – это мое странствие» или «Я – это мой диалог с ангелами, вестниками таинства». Больше всего это таинство открывается в момент величайшей опасности или боли. Там, где мы хотим узнать больше всего, – мы больше всего уязвимы. Пойти на риск, осознавая свою уязвимость, охватить неоднозначное – значит быть свободным и открытым таинству, которое одухотворяло мифы наших предков.

И даже в наше время сохраняют свою силу призывы Линкольна: внимать мистическим струнам памяти и верить самым прекрасным ангелам своей души. Таков наш миф.

ПОСЛЕСЛОВИЕ. РАБОТА ДУШИ НАД ВСЕМИ ОБРАЗАМИ

Цель нашего разговора о месте мифа в жизни современного человека заключалась в том, чтобы четко сформулировать, какой вызов бросает нам жизнь. Он состоит в том, чтобы максимально осознавать свою жизнь в мире, лишенном ясных мифических образов, поддерживающих нас.

Как мы уже отмечали, проблема вовсе не том, что у мифа отсутствует энергия. Дело в том, что большинство приемлемых форм, в которых хранилась эта энергия, сейчас оказались совершенно опустошенными и лишенными той энергии, посредством которой мы получали доступ к таинству, или они материализовались, превратившись в идеологии, догмы и фундаменталистское идолопоклонство. Другие энергии ускользнули обратно в бессознательное и находятся на уровне последнего увиденного сна. Если мы сумеем правильно понять этот сон, он укажет нам на перемещение мифа, которое мы ищем. Блаженный Августин говорил: «То, что ты больше всего ищешь, находится совсем рядом и уже идет тебе навстречу» [177] . А в нчале XIX века Фридрих Гельдерлин писал:

177

См. выше, главу 4.

Боги находятся рядом, Но их нелегко распознать. Но при угрозе великой беды Мы чувствуем их присутствие [178] .

Парадоксально, но человечество никогда не было более свободным, чем теперь. Да, утрата мифической основы сотрясла душевные глубины и сделала людей невротичными, зависимыми и податливыми. При этом угроза упасть в пропасть добавляет радикальную открытость переживанию бытия. По иронии судьбы, для того чтобы восстановить миф, который воплощается в истории, необходимо получить новое переживание этой жизни.

178

«Hymn to Patmos» (перевод автора).

И хотя мы не собираемся оживлять старые мифы и не стремимся искусственно надувать сморщенные оболочки образов, однако их следует проверить, ибо каждый из них воплощает некий вневременной вопрос, некую типичную для человека ситуацию. Очень полезно читать старые мифы, наблюдая за своими чувствами. Одни мифологические образы оставляют нас равнодушными, а другие оживляют что-то внутри нас. Если такой резонанс достигается, мы можем быть совершенно уверены, что миф затронул в нас что-то очень индивидуальное. Йейтс однажды написал: он сшил себе пальто, чтобы носить его в наше бурное время, и это пальто было собрано из мифологических лоскутов. Конечно, поэт имел в виду, что он перечитывал старинные истории и складывал вместе их резонирующие части, которые сослужили ему добрую службу в безвременье, когда исчезли боги. Джеймс Хиллман задал прямой вопрос: