В поисках дырявого зонта

Багдай Адам

Гипця приглушила голос:

— Я была сегодня у пани Баумановой… и угадайте, что я там видела?

— Говоли же сколей, моя дологая, — торопил ее Усик, не скрывая раздражения.

Гипця поморгала длинными ресницами и громко сглотнула.

— Я видела черный зонте серебряной…

— Это елунда, — со злостью оборвал он ее.

— Я думала, пан обрадуется.

— Лазумеется, лазумеется. Очень плиятная инфолмация. Селдечно тебе благодален.

— Мне очень жаль, что не смогла обрадовать пана.

— Это и вплавду елунда, — продолжал франт уже более радушным тоном. ~— Зонт

меня больше не интелесует. А ты, моя дологая, возвлащайся домой. До свидания. — Он заставил себя улыбнуться ей, потом резко повернулся и бросился к лифту. Ему вспомнилось, что в номере оставался чудаковатый посетитель.

Глава XXII

ВНИМАНИЕ, ПОЛИЦИЯ!

Толусь Поэт обшарил в номере все углы, но нигде не нашел ни малейших следов зонта. Он почти готов был отказаться от поисков, как вдруг подумал, что зонт легко спрятать в кровати. И Толусь методично принялся за работу. Сначала он ощупал постель сверху, затем заглянул под подушку и одеяло, наконец приподнял матрас…

Но тут дверь распахнулась, и на пороге комнаты появился хозяин номера. При виде копающегося в его кровати Толуся он гневно закричал:

— Что пан себе вооблазает?! Что пан здесь ищет? Это безоблазие! Сейчас вызову полицию!

Толусь самым спокойным образом опустил матрас на место и разгладил одеяло и покрывало ладонью.

— Прошу прощения, — громогласно объяснил он, — мне показалось, там что-то шевелится.

Хозяин номера в растерянности вытаращил глаза.

— Плошу делжать эти шуточки пли себе! Никого здесь не было, и никто не мог шевелиться!

— Вот именно, — невозмутимо подхватил Толусь Поэт своим громовым голосом. — Я был очень удивлен тем, что в кровати что-то зашевелилось.

— Пан либо сам идиот, — взорвался Усик, — либо пытается сделать идиота из меня. Если пан немедленно не убелется из номела, я позвоню в полицию…

В этот самый момент, к громадному удивлению препирающихся сторон, на пороге комнаты возник полицейский мундир. Никакое волшебство не могло бы сравниться с эффектом внезапного появления стража общественного порядка. Спорящие умолкли и, застыв на месте, с глуповатыми улыбками уставились друг на друга, словно спрашивая: что это — дух или призрак? А молодой сержант полиции, стоя на пороге комнаты, не менее удивленно поглядывал то на двух мужчин, то на великолепного бульдога. Кайтусю эта ситуация явно не понравилась, и он, заворчав, оскалил зубы, выразив тем самым свое недовольство.

Вежливо козырнув, полицейский обратился к присутствующим:

— Простите, здесь проживает пан Генри Повальский?

— Это я, — негромко проронил хозяин номера. Толусь Поэт незаметно отступил в сторону, потянув

за собой упирающегося Кайтуся.

— Если сейчас же не успокоишься, я шею тебе сверну, — шепнул он ворчавшему песику. У Толуся не было ни малейшего желания мозолить глаза представителю власти, особенно в сопровождении собаки, которую только три дня тому назад отцепил от поводка какой-то зазевавшейся элегантной пани.

Полицейский вошел в комнату.

— Мне поручено выяснить одно дело, — адресовался он к пану Генри Повальскому. —

В полицию обратилась пани Камилла Бауманова, утверждавшая, что пан был у нее вчера вечером и… мягко говоря… забрал у нее по ошибке старый зонт…

— Это какое-то недолазумение, — живо запротестовал Повальский. На его лице появилась сладенькая улыбочка, а сам он, будто резиновый, извивался всем телом. Актер это был, можно сказать, превосходный.

— Надеюсь, мы выясним это маленькое недоразумение, — сухим, официальным тоном заявил сержант. — Пани Бауманова утверждает, что пан вертелся около ее дома, заговаривал с ее ученицей, дважды приходил к ней самой в дом и, наконец, вчера вечером…

— Плошу великодушно извинить, — перебил его Генри Повальский, — если не ошибаюсь, лечь идет о ком-то длугом. Я вообще не знаю никакой пани Баумановой…

Нахмурив брови, полицейский пытливо взглянул на пана Повальского.

— Странно, — произнес он с едва заметной усмешкой, — но описание, сделанное пани Баумановой, полностью совпадает с вашей внешностью.

— Не понимаю, — хитро прищурился Повальский, — она ни лазу в жизни меня не видела. И вообще, что все это значит?

— А усики, уважаемый пан, это что? — возликовал представитель власти.

Повальский машинально тронул рукой свои смешные усики.

— Да лазве у меня одного такие усы?

Подойдя поближе к Повальскому, сержант вызывающе посмотрел на него.

— В таком случае пан должен объяснить, что он делал вчера от восемнадцати до девятнадцати часов.

— Я?.. — начал Повальский и замолчал. Было видно, что, потеряв уверенность в себе, он в растерянности подыскивает более или менее правдоподобный ответ. И уж менее всего он мог ожидать, что ему, оказавшемуся в столь незавидном положении, поспешит на выручку Толусь Поэт. Этот знаток собак и тонкий ценитель поэзии вмешался в разговор, зычно провозгласив:

— Да ведь пан был у меня вчера по поводу этой собачки.

— Лазумеется, помню! — захлебываясь от восторга, заявил пан Повальский. Лицо его прояснилось, и он снова обрел дар речи. — Я был вчела у этого пана по поводу этой собачки.

Еще более посуровев лицом, полицейский обратил недоверчивый взгляд на Толуся Поэта.

— А пан кто такой, хотелось бы знать?

— Работаю в области кинологии, — не моргнув глазом, ответил Толусь Поэт, поглаживая рыжеватую бородку.

— Где?

— Занимаюсь продажей породистых собачек, если можно так выразиться. Как раз сейчас мы с этим паном обговаривали маленькую сделку.

— Обожаю собак! — горячо заверил пан Повальский. — Хочу купить этого класавца бульдога. А вчела вечелом я как лаз был у этого пана, чтобы солиентиловаться… какую выблать полоду.

На этот раз пришлось удивляться полицейскому, не ожидавшему такого поворота дела. Его беспокойный взгляд перебегал с Повальского на Толуся Поэта и обратно.

— В таком случае, — смягчился немного сержант, — пусть пан объяснит, каким образом исчез этот зонт.

— Дологой пан! — Повальский театрально развел руками. — И вплавду стланно, что вы задаете мне такие воплосы. Я плиехал сюда как тулист, и мне тлудно понять подобные ошибки.