В поисках Галатеи. В семи книгах
Шрифт:
Пигмалион любовался прической, которую он только что создал для скульптуры. И тут в мастерскую, нарушая все запреты, ворвалась Филоксена. У нее были два повода для этого. Во-первых, она подозревала, что супруг находится там наедине с обнаженной молоденькой моделью и не исключено, что прелюбодействует с ней. Ей говорили, что у художников и скульпторов такое случается. Во-вторых, Пигмалион отправил на какую-то тяжелую работу в горы вглубь острова ее любимого раба, заявив, что в нем достаточно сил, чтобы трудиться, а не ограничиваться только втираниями благовоний в пышное тело Филоксены. Когда он женился на ней, афинянка была стройной, подвижной,
В общем, начался банальный, обычный, домашний скандал. Филоксена неожиданно заявила: «Какой ты царь!? Ты не выиграл ни одной войны!» А как он мог выиграть хоть какое-то сражение, если ни с кем не воевал, им и на Кипре вполне счастливо жилось и завоевывать ничего не нужно?!
Но эти доводы вздорная блондинка не слышала, у нее был приготовлен удар посильнее: «Ты холодный и равнодушный к женщинам мужчина…Какой ты царь…» Неожиданно, парируя этот упрек Филоксены, Пигмалион нанес супруге ответное оскорбление, сказав, что она «сама холодна в постели и не вызывает никакого желания».
– Ты лежишь, как кусок мрамора – холодный и бесчувственный, – упрекнул он ее. При этом сравнение с камнем оказалось просто «профессиональным», привык к работе.
– Это я холодная и бесчувственная!? – она зашлепала губами, даже дыхание сбилось.
Пигмалион смотрел на нее и лихорадочно решал – прийти ли ей на помощь, дать воды или оставаться на месте. Но супруга уже справилась сама, а он, глазами холодного скульптора смотрел на нее и отмечал про себя, что белый хитон уже не скрывает того, как начинают свисать груди и живот, как талия расплылась, да и ноги отяжелели. А что было говорить о втором – третьем подбородках…
– Это я-то холодная, – снова возопила Филоксена, глянула в сторону супруга, потом в другую сторону, увидела небольшую амфору, схватила ее и швырнула, но так, чтобы не попасть в Пигмалиона – все-таки царь. Амфора, конечно вдрызг… Опешивший Пигмалион не мог вымолвить и слова. А Филоксена не унималась:
– Кусок мрамора – это твоя любовница. Вот и клади ее на свое ложе и сразу поймешь, что такое настоящий холод…
И Филоксена демонстративно отправилась в свою часть дома. Но она быстро одумалась, вернулась и в отместку приказала служанке приготовить Пигмалиону на вечер постель в мастерской подле статуи. Это была ее месть – она не хотела, чтобы он отдыхал на привычном и уютном ложе.
Огорченный скандалом, и тем, что вся жизнь, если на нее глянуть объективно, пошла с какого-то момента наперекосяк, Пигмалион приказал старому, все понимающему слуге принести ему амфору вина и фрукты. Сладкое густое вино он смешивал с водой, но это все равно был вкусный и пьянящий напиток. Ни о какой работе над фигурой в этот день уже и не думалось – вышибла Филоксена светлые чувства из сознания художника.
– Я ухожу от тебя, – прошипела с порога, одетая по-дорожному Филоксена, и…поспешила в порт, где всегда можно было найти судно, отправлявшееся в Пирей. Она решила вернуться в дом родителей, прихватив, правда, кое-что из ценностей. За остальными вещами она пообещала прислать слуг.
Убедившись, что Филоксена действительно ушла, Пигмалион приказал доверенному слуге привести к нему пару гетер из тех, которые недавно приплыли на остров на корабле из Афин.
Душа художника искала вдохновенья.
Поутру
Царь выпил холодной воды и поразился, насколько она вкусна… Затем умылся сам родниковой водой, взял губку и умыл свою любимую, которая заблестела. И, наконец, он понял, что случилось.
– О Боги, я переспал с этой… женщиной! Не с девушкой, не с мальчиком, не с супругой, а со статуей… И мне это понравилось. О, Афродита, даруй мне жену, такую как эта! Я люблю ее и буду любить так, что о моей любви будут складывать песни, поэмы, легенды. – бормотал он, чуть покачиваясь в деревянном резном кресле – троне в зале, куда к нему приходили все, у кого было дело до царя.
Он сидел, приходя в себя и окончательно просыпаясь. В зале было пусто, только в дальнем углу сидел старый слуга в ожидании распоряжений или царя, или скульптора.
Они встретились взглядами, и слуга двинулся к нему.
– Сегодня праздник Афродиты, – сказал слуга, – сходи к ней. Если ты ей понравишься, она тебе поможет.
Конечно, слуга не знал, да и не мог знать, что чувствовал Пигмалион, но добрый человек только и мог помочь простым советом.
Озадаченный своей жизнью, а, вернее, ее поворотами, Пигмалион поплелся по извилистой дороге в святилище Афродиты. Весеннее солнце уже припекало, время приближалось к полудню, тени становились короче. Он шел неторопливо, время от времени глотая воду из козьего меха. Но в храме было прохладно, и Пигмалион скоро пришел в себя.
Сначала он поведал мраморной Афродите свою историю без утайки, а потом обратился к ней со своей просьбой, той самой, с которой проснулся. Говорил он жарко, исступленно. И богиня, слышавшая немало страстных молитв, поверила этому симпатичному киприоту, что его любовь сильна и постоянна. И ведь просил он лишь одно, чтобы новая жена была бы похожа на его творение. Три раза полыхнул на алтаре жертвенный огонь, что означало одно – молитва услышана.
Но что сделает великая Афродита?
Когда Пигмалион, уже в сумерках, чтобы сократить путь направился через оливковую рощу, освещаемую уже поднявшейся холодной луной, примчался домой, то увидел при свете масляного светильника, как его ожившая Любовь в легком, почти прозрачном белом, с золотым рисунком по краям, хитоне готовит им ложе. Линии ее тела были совершенны, а светло коричневые вьющиеся волосы она стянула в пышный пучок на затылке.
– Хвала вам, Боги Олимпа, – произнес Пигмалион и, трепеща всем телом, обнял теплое, ставшее таким желанным грациозное стройное тело любимой. Его пальцы немного вдавились в ее плоть, этого ощущения у него не было ни разу во время работы, но от него у царя зашлось дыхание..
Они едва не задохнулись в жарком поцелуе. Им предстояла первая брачная ночь. И какая ночь!..
Когда они ненадолго раскрывали объятия, Пигмалион снова и снова возносил хвалу Афродите. Словно не веря своему счастью, Пигмалион почти все время гладил ладонями гладкую кожу жены, нежными поцелуями прикасался к полной груди, радовался, когда она сжималась в комочек и потом вытягивалась в струну боевого лука. Любимая лишь тихо постанывала от удовольствия. Откуда она могла знать, что любовь может приносить такую телесную радость.