В поисках идеала
Шрифт:
– Зачем? – удивился Филатов, слушавший историю Морозцева, как сказку: мышцы от иголок расслабились, голос Савелия Трофимовича баюкал.
– Ну а зачем она ей? Годы уже не те, чтобы такую обузу на своих плечах тащить.
– От этой обузы ваше сословие деньги наживает, причём немалые.
– Тогда времена тяжёлые были, торговля шла плохо. Не получалось хороший доход иметь, вот и продала. Устала, видимо. Покоя захотелось. Мануфактурой управлять – дело хлопотное. С утра до позднего вечера сплошь труды и заботы. Вы, наверное, думаете, что фабриканты только деньги считают? Пока тех денег дождёшься – покрутишься, как белка в колесе.
– Ничего я не думаю, – прервал отвлёкшегося Морозцева сыщик. – Дальше-то что было?
– Дальше… Объявился покупатель
– Хороша помощь, – чуть усмехнулся Филатов. – Лучше бы вознаграждение ему выписала, раз он её правой рукой был.
– Ещё чего! – Савелий Трофимович всплеснул руками. – Там места глухие, дремучие. И люди под стать. Хозяева управляющим фабрик процент от прибылей не платят, хоть в Москве это давно заведено. А тут из своих денег, которые уже к сердцу прижала и мысленно потратила, часть какому-то мальчишке отдать! Доброго слова довольно будет. Так Чугунова, наверное, думала. Проку же ей самой от этого богатства вышло немного – померла вскорости. Потом сыновья за наследство судились, поделили его кое-как, а что с ними дальше стало – того не ведаю. Могла бы, если уж по совести рассуждать, вознаградить Устина. Без него она бы не справилась и за фабрику свою вдвое меньше получила.
– Ну а что Цыганов? Кто таков?
– Мещанский сын из тех краёв. Образован хорошо, химию изучал, как и я. Старше нас. Вам сколько? Тридцать пять? Вот и мне столько же. Цыганову уже за пятьдесят, седой весь, а когда у Чугуновой объявился, ненамного старше нас был, ну так с той поры и минуло уже больше десяти лет. Где и как он начинал – знаю плохо. Слышал, что чаеторговлей занимался, якобы деньги от этого и нажил. Только там скандал вышел. Поговаривали про кредиты, обман и ещё какие-то нехорошие слухи ходили, но достоверно ничего не известно. Многое из услышанного на враки похоже, но и дыма без огня не бывает. Результат-то один: Цыганов при хороших деньгах оказался, а где и как он их так быстро заработал – неизвестно.
– Давайте ближе к мануфактуре и Ушакову, – Филатов чуть поёрзал, хотелось почесать спину, но никак.
– А мы к этому, собственно, и подошли. После таинственных чайных церемоний Лев фабрику-то и приобрёл. Поначалу за дело взялся рьяно. Что-то подремонтировал, что-то докупил и стал делать ткань. Не лучшую, не первого десятка, конечно, но для непривередливой публики сгодится. Тут и торговое счастье лицом повернулось, тогда спрос на красный товар 4 был хороший. Цыганов разбогател по-настоящему. На нажитый капитал выстроил доходный дом в Москве. И здесь хорошая польза была, квартиры все в наём сдал, люди живут – каждый месяц платят. Тут, видимо, и возомнил он себя всемогущим, подумал, что к чему ни прикоснётся – всё в деньги обратить сможет. Вошёл пайщиком в Азиатское торговое товарищество, накупил где-то лесных угодий, задумал новый торговый пассаж выстроить, невиданного размера. А более всего интересовался строительством железных дорог. В столице сотни порогов оббил, чтобы концессию на это получить, а уж денег для подношений нужным людям увёз туда без счёта, как мне рассказывали. Может и ещё чем-то занимался, но я про это не слышал.
4
Устаревшее название тканей.
– Куда уж ещё? С перечисленным бы управиться, – сказал Владимир Андреевич.
– Ваша правда. Тут с утра до ночи не покладая рук трудиться надо, но он работу бросил.
– Как? – сыщик постарался рассмотреть лицо купца, чтобы понять: не шутит ли?
– Да вот так. Деловой азарт у него прошёл, каждодневная рутина надоела и решил он зажить. Выстроил себе в Москве отдельный дом. Одеваться
– А он что же, не женат?
– Женат. Только что с того? Кому это когда мешало? Супруга на его похождения смотрела сквозь пальцы, делала вид, что не замечала. Привыкла в роскоши жить, скандалов не хотела. Поговаривают, что и сама любила весело время провести, но это лишь сплетни. Злые языки распускают, а мы повторять не будем. Прости, Господи, – Савелий Трофимович торопливо перекрестился на икону в углу. – А тут коммерческая фортуна очередной фортель выкинула – не иначе взревновала, что Цыганов не ей внимание уделяет, а каким-то кокоткам. Лесные угодья оказались совсем плохи, чтобы денег от них нажить нужно было много средств и сил, а главное – времени потратить на их восстановление. Хорошей древесины там почти не было. Строительство пассажа расстроилось, все вкладчики переругались и еле продали своё недоделанное чудо за треть цены. Ни одной железнодорожной концессии ему не дали, как ни умасливал петербургских чиновников. Говорят, чуть ли не с товарищем министра 5 знакомство свёл, а проку никакого. Вот и остались у него только старенькая фабрика да паи в Азиатском товариществе. Ну и квартиры доход приносили. В мануфактурном деле тоже торговля хуже стала, барыши уже не те были.
5
Заместитель министра – устаревш.
– Отчего же всё так расстроилось?
– Лев дела забросил, как я говорил. Стал на пустяки себя тратить, на красивую жизнь. Компаньоны его совсем никудышные. Помогали ему младший брат да его друг. Но они, как сыновья купчихи Чугуновой: брат – пьяница, а друг – скудоумный, по правде сказать. Способны только со Львом по светским раутам ходить да щёки важно раздувать. Единственный, кто дело делал – Устин Ушаков. Многое ему Цыганов доверил – много пользы в ответ получил. Торговое товарищество и мануфактура на Ушакова плечах держатся. Работал без устали. То тут, то там – сто мест за день оббегает, сто вопросов решит. Только как Устин ни старался – денег Цыганову не хватало, привык ни в чём себе не отказывать. Вместо того, чтобы оставшимся капиталом грамотно распорядиться, в фабрику-кормилицу вложить, чтобы расцветала и дохода больше приносила, проделал Лев хитрый трюк – шубу свою перевернул.
– Что, простите?
– Набрал в долг тканей, продал их, а когда пришло время расплаты, собрал кредиторов на чашку чая и сказал, что может заплатить по своим векселям не больше десяти копеек с рубля. Мол, положение тяжёлое, средств не хватает.
– У него же есть имущество! Разве за счёт его продажи нельзя погасить кредиты? – Филатов понемногу увлёкся рассказом.
– Конечно можно! Кредиторы Цыганову отказали и начали было готовиться к тому, чтобы продать всё с молотка, но… – Морозцев цокнул языком и щёлкнул пальцами. – Но выяснилось, что у Льва ничего за душой-то и нет. Дом, мануфактуру и паи в Азиатском торговом товариществе он ещё год назад подарил дражайшей супруге, а доходный дом и ещё какая-то мелочь принадлежат братцу-пьянице. С самого Цыганова взять нечего, кроме шляп и галстуков – этого добра у него полно. Шубу наизнанку вывернул: весь мех внутрь, поближе к себе спрятал, а кредиторам голый подклад оставил.
– И вас тоже вокруг пальца обвёл?
– Нет, ко мне даже не обращался. Я историю про чай знаю и такому человеку в кредит бы не поверил.
– Попахивает мошенничеством, – хмыкнул Владимир Андреевич. – Очень гнусный поступок.
– Увы, в моём деле, подобные фокусы порой случаются. Приходится внимательно следить за всеми, кому даёшь в долг, – вздохнул Савелий Трофимович.
– Всем обманутым надо было добиваться уголовного расследования. Доказать злонамеренность Цыганова сложно, но не невозможно.