В поисках любви
Шрифт:
– Хороша невинность, хорошо детство! Одна из женщин даже поцеловала… это! – возмущенно воскликнула Эмма.
– Не торопитесь осуждать то, чего сами не пробовали, мисс Уайтфилд. В некоторых ситуациях такое поведение может быть исполнено почтения и истинной красоты. Оно выражает любовь, уважение, даже взлелеянность.
– «Взлелеянность»? Такого слова не существует в природе. – Эмма была возмущена до глубины души.
– Не существует, но должно бы существовать. То же самое можно сказать, когда мужчина целует женщине ее йони. Между прочим, я слышал о сектах, боготворящих в качестве
– Если йони означает то, что я думаю, то это гораздо менее удивительно. Но вообще-то весь этот разговор кажется мне совершенно невероятным.
– Предпочитаете его прервать? Находите его слишком рискованным для себя? А ведь мы беседуем о религии и некоторых проявлениях любви и привязанности. Что вы находите в этом предосудительного?
– О, вы несносны! Со всех точек зрения этот разговор настолько неприличен, что мне даже не верится, что я его веду.
– Вы, конечно же, имеете в виду британские точки зрения.
– Конечно! Какими еще я могу руководствоваться, будучи британкой? Тут уж ничего не поделаешь, мистер Кингстон. Вы слишком далеко зашли.
– Это потому, что вы намекнули, что не во всем похожи на других англичанок. У меня и в мыслях не было показывать вам то, что вы сегодня увидели. Это произошло случайно. И в таких случайностях есть свое очарование. Здесь, в Центральной Индии, вас всегда и всюду подстерегает неожиданное, загадочное, чему не всегда можно найти объяснение. Если вы к этому не готовы, то лучше вам сесть на первый же поезд, идущий в противоположном направлении, и вернуться в Калькутту. И уж больше не покидать своей территории, пытаясь, на ней воссоздать кусочек родной Англии.
Это настолько совпадало с мыслями самой Эммы о том, чем занимаются Рози и ей подобные, что у нее не хватило сил продолжить спор. Он прав: если она стремится узнать и понять эту бескрайнюю страну, то надо быть готовой к потрясениям, ставившим под сомнение все до одного постулаты морали, составляющие ее убеждения. Если она чего-то не понимает или впервые сталкивается с чем-то, то это еще не повод для сурового приговора.
– Куда мы направляемся теперь? – спросила Эмма.
С ближней ветки, расправив крылья, вспорхнула чудесная птица, напугав лошадь.
– Давайте прокатимся. От свежего воздуха у вас прояснится в голове.
Она хотела возразить, что в ее голове и без того царит ясность, но поняла, что он прав и на этот раз. Никогда еще Эмма не испытывала такой растерянности; его присутствие не помогало ей разобраться в окружающем мире, а, наоборот, смущало еще больше. Александр Кингстон вызывал у нее такое же недоумение, как и вся эта невероятная страна. Кто он – дьявол, как все твердят, или маскирующийся ангел? Его обращение с нищими привело ее в замешательство, а защита всего индийского показалась достойной похвалы, а вовсе не презрения.
Усевшись поудобнее, она постаралась сосредоточиться на красотах пейзажа, залитого солнечным светом, однако в голове было слишком тесно от вопросов, ответы на которые могло дать только время. Да и сумеет ли она воспользоваться этими ответами, когда получит их?
Глава 6
Во время последующих
– Почему вы выделили именно ее? – спросила Эмма немного погодя, удивляясь, почему Кингстон отдал предпочтение именно старухе, а не изможденным детишкам, например.
– Разве вы не заметили? Она слепа, руки в открытых язвах. Это либо проказа, либо какая-то еще страшная хворь.
Старуха соблюдала традицию пурдах, запрещавшую показывать людям лицо. Испугавшись вони, Эмма не обратила внимания на ее руки и посох странницы.
– Вы гораздо наблюдательнее и великодушнее, чем я, – тихо проговорила она, стыдясь своей брезгливости, мешавшей ей замечать важные подробности. Раньше она всегда с готовностью помогала страждущим и гордилась этим, теперь же выяснялось, что она даже не видит их, не говоря уже о том, чтобы чем-то ради них поступиться.
– Не превращайте меня в героя, мисс Уайтфилд. Я подаю от избытка, а не от внутренней потребности, к тому же только тем, кто не обойдется без помощи. Это элементарное проявление человечности, отличающей нас от зверей. Я вовсе не воплощение благородства: уверяю вас, я не менее алчен, чем все прочие.
– Я и не возводила вас в ранг святого. И все же вы не кажетесь шарлатаном, каким вас многие описывают.
– Если вы говорите о британцах из Калькутты, то вы правы: они очень плохо меня знают.
– Но вы не даете им возможности узнать вас лучше.
– Если бы они узнали меня как следует, то все равно не полюбили бы, а, напротив, осудили еще яростнее.
На это Эмме нечего было возразить. Алекс упорно избегал разговоров о своей частной жизни. Она так ничего и не узнала о его детях, семье, доме в Парадайз-Вью в дополнение к тому, что уже знала в самом начале путешествия. Зато ее представления об Индии неуклонно расширялись. Любую экскурсию с осмотром примечательных мест Кингстон превращал в урок истории культуры и искусства. Там, где отсутствовали достойные внимания архитектурные сооружения, они изучали базары, где можно было приобрести любые специи, от кориандра до имбиря. Эмма пробовала такие деликатесы, как хрустящий золотой джелабис, истекающий сиропом, и пападс – сладкие лепешки из рисовой или чечевичной муки, популярные в Индии.
В процессе общения Эмма обнаружила у Кингстона, на первый взгляд такого серьезного, даже замкнутого, чувство юмора. Ему ничего не стоило расхохотаться, глядя на обезьянку, спрыгнувшую с банана прямо ему на плечо и стянувшую у него кусочек пирога, которым он утолял голод. Другой на его месте пришел бы в ужас от мысли, что лохматое сморщенное существо может наградить его блохами или какой-нибудь заразной болезнью. Кингстон же находил в подобных происшествиях только повод для веселья, заставляя и Эмму смеяться до слез.