В поисках молодости
Шрифт:
Мы тогда считали его чудаковатым «марксистом» и адептом «науки йогов», но талантливым художником, интересным человеком.
Некоторое время Тарабилда интересовался так называемым «Пактом Рериха» — проектом защиты от уничтожения в случае войны архитектурных памятников, музеев и других ценностей. Он создал в Каунасе отделение общества Рериха. Но с этим отделением, увы, никто не считался, и никакой роли ни в мирные, ни в военные годы оно не сыграло…
СНОВА В УНИВЕРСИТЕТЕ
Многое в жизни человека случается неожиданно. Совсем не ожидаешь, и вдруг тебя постигла беда. Совсем не думаешь, и вдруг сваливается такая радость, что даже голова кружится…
Я довольно редко появлялся в университете. На лекции я уже не ходил, разве что загляну в аудиторию, где читает Винцас Миколайтис.
83
Тамошайтис Изидорюс (1889–1943) — журналист, реакционный политический деятель, один из идеологов фашистского режима в Литве.
Миколайтис был сдержанным человеком; может быть, поэтому мы, студенты, как-то не могли с ним сблизиться, хотя слышали, что раньше, работая на факультете теологии и философии, он тесно общался со студентами-литераторами. Мы совсем не знали, что он думает о нас, о «Третьем фронте». Мы не знали, что острая статья против нашего журнала, напечатанная в журнале «Очаг» под псевдонимом, принадлежит перу Миколайтиса (это выяснилось позднее, когда он эту статью включил в свою книгу «Литературные этюды»).
Придя как-то в университет, я увидел, что большая аудитория битком набита студентами. Из университета только что был уволен Гербачяускас, и его сторонники собрались требовать, чтобы его вернули обратно. Вслед за двумя сторонниками Гербачяускаса на кафедру поднялся новый студент, Костас Корсакас.
— В университет мы собрались учиться! — кричал он. — А здесь нашли шута! Шутов в старину короли держали при своих дворах. Видно, Гербачяускас думает, что наш университет — королевский или помещичий двор. Но нам такие не нужны! Я предлагаю протестовать против шута! Долой шутов из университета!
Часть студентов аплодировала и кричала. Выступал еще кто-то, — кажется, за Гербачяускаса, — и аудитория снова аплодировала. Вдруг в дверях появился ректор Чепинскис, Он оказался в коридоре еще во время речи Корсакаса. Увидев ректора, все замолчали.
Мистик Гербачяускас, один из злейших врагов «Третьего фронта», прославился различными выходками еще до того, как его уволили из университета, и студенты пытались с ним бороться. Некоторое время назад в главной аудитории университета, на улице Мицкевича, он читал публичную лекцию. На нее пришли не только студенты, но и посторонние слушатели. Говорил Гербачяускас как обычно, темпераментно, ломая длинные тонкие руки с длинными тонкими пальцами. А мы увидели, что в первом ряду сидит наш Пранас Моркунас в солдатской шинели. Пока говорил Гербачяускас, Моркунас — по правде говоря, тоже редкий чудак; — все время нервно что-то писал в блокноте. Едва Гербачяускас кончил речь, Моркунас, который обычно не любил и не умел выступать, попросил слова, встал около кафедры и, близоруко щурясь на блокнот, начал:
— Так-то так, уважаемые (он не отличался красноречием и вечно искал нужное слово), так-то, Гербачяускас, значится, нес тут всякую чепуху, так-то, так-то… Я выражаю протест, потому что здесь, значится, не цирк, м-да… а храм науки, значится… Нам тут паяцы не нужны…
Выложив все это, Моркунас сел. Зал с нетерпением ждал, как отреагирует Гербачяускас. Едва замолкли аплодисменты
— Вот видите, видите, господа… Бывает, что в хорошей компании кто-нибудь возьмет да пукнет…
Моркунас снова вскочил; но между тем грянули аплодисменты, и весь зал с хохотом поднялся с мест. Моркунаса уже никто не хотел слушать.
Гербачяускас воевал с руководством университета за нецензурные выражения, которыми он любил уснащать свои лекции. Был он и против университетской дисциплины.
Вскоре Гербачяускас уехал в Польшу.
Но вернемся к прерванному повествованию. В университет я ходил все реже. Много времени я проводил в читальне, где собирал материал для экзаменов и дипломной работы. Когда надоедало читать, я выходил прогуляться по коридору факультета, а то спускался по лестнице в подвал покурить и выпить чаю. В подвале около раздевалки стоял стол для игры в пинг-понг, и там всегда кто-нибудь играл. Однажды, проходя мимо, я увидел молодую студенточку, которая играла с неподдельным азартом, ловко отбивая мяч, то и дело отбрасывая левой рукой падающие на глаза темные волосы. Девушка была невысокая, тонкая, изящная. В ее фигуре, в движениях, в привычке отбрасывать в сторону падающие пряди волос было столько изящества, что я просто не мог оторвать от нее глаз. Выкурив сигарету, я вошел в буфет, заказал чай и принялся отгадывать характер по подписи у собравшихся здесь студентов и студенток. Тогда у меня была своя «теория» — что в подписи человека отражены черты его характера, и я любил ради шутки рассказывать всем, кто этого желал, об их наклонностях и способностях.
Вошла в буфет и моя незнакомка, на которую я, может быть, слишком откровенно глядел, не скрывая восхищения. Когда она тоже села за стол, я спросил:
— Может быть, и вы покажете свою подпись? Хочу узнать, какой у вас характер.
Немного удивившись, девушка посмотрела на меня своими зелеными глазами, подписалась в чьем-то блокноте и, пододвинув его ко мне, сказала:
— Пожалуйста.
Я посмотрел на четкую, ровную подпись и сказал:
— Подпись хорошая. Вы откровенны, искренни, у вас большой вкус…
— Это очень интересно, — сказала девушка. — Откуда вы это взяли?
— У меня есть своя теория. Одно то, что вы не ставите точки после подписи, как делает большинство женщин, показывает, что вы не мелочны. А вот ровные, не скомканные буквы….
Без особых церемоний, как принято среди студентов, мы познакомились и вместе вышли на улицу. Я рассказывал, что собираюсь кончать университет, она сказала, что недавно только поступила, и мне было хорошо, когда я видел обращенное к себе лицо с небольшой родинкой. Когда я пригласил ее к Конрадасу выпить кофе, она сказала, что никогда не бывала в этом кафе, но зайти не отказалась. Только мы сели за столик, появились Юозас Микенас, [84] Мечис Булака и еще несколько художников. Девушка стеснялась их, но я представил их как моих друзей, и мы разговаривали о том, что приходило в голову, — об университете, скульптуре, публике в кафе и погоде. Погода была хорошая, весна была в разгаре, и мои друзья уже говорили о предстоящем отпуске, о каких-то небольших поездках, а я думал о том, что скоро придется уехать домой и целое лето корпеть над дипломной работой, которую я должен кончить до осени.
84
Микенас Юозас (1901–1964) — народный художник СССР, скульптор.
Мы вышли из кафе, и невероятно хорошо было идти вместе с этой удивительной девушкой в сторону собора. На углу я помог ей сесть в автобус. Она еще раз улыбнулась, повернулась ко мне, а я остался один и почувствовал, что мне кого-то не хватает.
На следующий день я снова увидел эту девушку перед столом для пинг-понга. Она заметила меня, кивнула как хорошему приятелю, улыбнулась, и мы снова встретились в буфете, потом гуляли по городу, кто-то фотографировал нас перед пушками Военного музея и у здания университета. Теперь девушка была в красном платье, которое делало ее еще изящней, и такой красивой казалась мне крохотная родинка на щеке. Похоже было, что не только я, но и она обрадовалась встрече. Говорила она по-дружески и просто, совсем не кривлялась. Я удивился, узнав, что она читала даже наш журнал.