В поисках молодости
Шрифт:
После обеда, мы уходили в лес, в теплые дни купались или сидели на террасе, глядя на сверкание моря. По ночам, проснувшись, мы слышали неумолчный гул прибоя…
В Клайпеде у нас почти не было друзей. В гимназии уже который год преподавал литовский язык и литературу мой знакомый со времен университета, член «Четырех ветров» футурист Салис Шемерис-Шмераускас. [93] Этот высокий, крупный, немного сгорбленный человек отличался крайне спокойным характером. Не верилось, что это он написал такую
93
Шемерис-Шмераускас Салис (р. 1898) — поэт-футурист.
Мне дали какой-то класс, в котором он уже преподавал литературу. Едва я начал рассказывать о Шекспире, какой он великий драматург и так далее, — как один гимназистик поднял руку и сказал:
— О Шекспире нам уже преподавал господин Шмераускас. Он сказал, что у Шекспира очень плохой стиль и что читать его не стоит…
Я удивился. Что ответить гимназистику и — всему классу? Подумав, я сказал:
— Это, наверное, личное мнение господина Шмераускаса…
Я продолжал объяснять и в конце урока указал, какие книги Шекспира надо взять почитать в библиотеке.
На следующем уроке ученики сообщили мне, что Шмераускас (он руководил библиотекой гимназии) не выдает Шекспира, мотивируя тем же самым — Шекспира нельзя читать из-за плохого стиля. Ученики другого класса жаловались, что Шмераускас не дает Льва Толстого. Когда я решил передать жалобы гимназистов самому Шмераускасу, тот безмятежно ответил:
— А какого черта им читать этих писателей? У них ведь правда плохой стиль.
— Это ваше мнение, — ответил я, — но это великие писатели. Они входят в программу, и ученики должны знать главные их произведения…
— Зачем? — спросил Шмераускас. — Пускай почитают в учебнике — и хватит. А читать я им даю «Жуть» Рутеленене…
— «Жуть»? — удивился я, не веря своим ушам. Это был известный тогда образец низкопробной литературы.
— А почему бы нет? — сказал мне Шмераускас. — «Жуть» даже Якштас в печати похвалил…
— Вы считаетесь с мнением Якштаса? — удивился я еще больше.
— А почему бы нет? Якштас — старый мой знакомый. В свое время он даже мои стихи печатал.
— Не может быть! Наверное, не те, которые вошли в «Гранату в груди»…
— Ну нет, разумеется, не те. Я писал и другие стихи и, подписавшись Римвидасом Гядвиласом, носил Якштасу в его журнал. Он печатал их. Но однажды прихожу я, и старичок спрашивает: «Ты, часом, не знаешь, что за идиот этот Салис Шемерис?» Я ему и говорю: «Это я сам». — «Ты? — удивился Якштас. — Знаешь что, забирай свое творчество и сгинь!..»
Таков был мой новый коллега.
Однажды директор вызвал нас и предложил пересмотреть программы по литовской и всемирной литературе, приспособив их к условиям
— Господин директор, я бы хотел покритиковать работу коллеги. Что же он сделал? Парочку вычеркнул, парочку вписал… Это не дело…
— А вы? — обратился директор к Шмераускасу.
— Я взялся за дело сплеча — выбросил все трупы…
— Кого же вы считаете трупами?
— Как так кого? Всех, кто умер. Из программы литовской литературы я выбросил все трупы, одного Донелайтиса оставил. Зато я предлагаю преподавать его со всеми его крепкими словечками… Не люблю кастрированного Донелайтиса, каким его сделал Миколас Биржишка. Из всемирной литературы выбросил все трупы, начиная с Гомера.
— Любопытно, — сказал директор. — Значит, вы оставляете в программе одних живых писателей? Так-то так, но что, если кто-нибудь умрет?
— Это проще простого, — ответил Шмераускас. — Надо вычеркнуть мертвеца и вписать живого. Живых всегда будет достаточно…
Во время каникул Салис Шмераускас приезжал в Каунас. Здесь он заходил в книжный магазин «Наука» на Лайсвес-аллее, где продавали советскую литературу (ту, что проходила через цензуру). Искал он, насколько помню, «Этику» Спинозы и справочники по парусному спорту. Как-то он встретил в магазине Цвирку.
— О, здравствуй, Шемерис! — воскликнул Цвирка. — Рад тебя видеть. Что пишешь, уважаемый?
— Вот что я тебе скажу, — сказал Шмераускас. — Мне кролики не указ…
— Как так? Какие кролики?
— Да вот ты, сам понимаешь, вроде кролика — книжку за книжкой рожаешь. А я себя причисляю к племени великих — слонов. Пока рожу, приходится долго вынашивать. А рожаю я редко и со страшными болями и кровотечением…
— Может, твоя правда, — смеется Цвирка. — А что родил в последнее время?
— Долго мучился дизентерией…
— Дизентерией болел?
— Другие называют диссертацией, а для меня это была настоящая дизентерия. Писал, мучился, думал докторат получить, а Биржишка с Миколайтисом отвергли. Говорят, всего Видунаса в диссертации процитировал. Но ведь правда, зачем мне говорить своими словами, когда Видунас все ясно выложил…
— А стихов не пишешь?
— Каждый год пишу по стиху. Мне хватает. Проживу еще лет тридцать, напишу тридцать стихов и перед смертью издам сборник. Мне хватит.
— Не скучаешь ты с Шемерисом в Клайпеде, — говорил мне Пятрас.
И это была чистая правда.
Шмераускас купил у кого-то яхту и назвал ее странным именем «Тэгу». Яхта огромная, длиною в дом, с каютами и кухней, двигателями и парусами. Мы слышали, что Шмераускас участвует со своей яхтой во всех регатах Клайпеды. Он — один из основоположников парусного спорта в Литве, большой его поклонник. У него была целая библиотека книг о яхтах, на различных языках, он продолжал их покупать и, найдя в каталогах, выписывал из разных стран.