В поисках оружия
Шрифт:
На следующий день ставка послала новую телеграмму: "Положение со снабжением пушечными патронами положительно критическое. Вся тяжесть современных боев на артиллерии, она одна сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию. Пехота не нахвалится артиллерией, однако последняя достигает этого чрезмерным расходованием патронов. Непрерывные шестнадцатидневные бои нарушают все теоретические расчеты".
8 сентября верховный главнокомандующий обратился с телеграммой непосредственно на имя Николая II: "Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, сейчас ген. Иванов (главнокомандующий армий Юго-Западного фронта.
–
В эти дни ставка указывает на необходимость поставлять на фронт по 300 снарядов на каждое полевое орудие в месяц. Вскоре эту норму увеличили в два раза. Такая же картина была и на западноевропейском театре войны. Там в столь же короткий срок израсходовали все запасы выстрелов. Но если мощная и развитая индустрия Англии, Франции, Германии смогла сравнительно быстро примениться к новым требованиям войны и наладить усиленное производство снарядов, то такие темпы были не под силу отсталой царской России с ее слабо развитой промышленностью. Поэтому в России кризис со снабжением снарядами принял затяжной характер и превратился в настоящую катастрофу. Он, безусловно, имел роковые последствия для русской армии в сражениях конца 1914 и особенно 1915 года. И понадобилось довольно много времени, пока удалось этот кризис хоть немного смягчить.
Ко времени нашей поездки в Англию ощущалась лишь острая необходимость в тяжелых орудиях и снарядах к ним. Мы должны были заказать около восьмисот тяжелых гаубиц и дальнобойных пушек различных калибров.
Собеседования с адмиралом Русиным были для меня очень полезны: таким путем я проверял себя, насколько готов к предстоящей конференции.
Сквозь линию блокады
Я сидел в каюте, изучая различные, документы. Вдруг занятия мои прервал лейтенант Любомиров. Он сообщил, что новый английский крейсер вошел на рейд и нам необходимо приготовиться к немедленному переезду.
Новый крейсер "Оратава" представлял собой старое судно водоизмещением в 7 тысяч тонн, спущенное на воду лет сорок назад. Он был также из числа вспомогательных судов английского флота. Скорость его не превышала 8 узлов. После случая с "Арлянцем" англичане, видимо, боялись посылать в Белое море корабли, которые имели какую-то ценность для флота.
На другой день наша миссия и вся команда "Арлянца", кроме небольшого числа матросов, оставшихся караулить подорванный крейсер, переехали на "Оратаву", и он немедленно тронулся в путь. Шли мы под охраной тральщиков на значительном расстоянии от берега.
Вследствие малой скорости судна и дурной погоды путешествие предстояло длительное - не менее десяти суток. Я опять имел время для подготовки к конференции.
На крейсере царила образцовая дисциплина, как и вообще на всех английских кораблях. Рано утром начинались занятия матросов - гимнастика, бег на палубе, учение при орудиях, ружейные приемы, стрельба дробинками.
Для развлечения команды нередко устраивались различные вечера, на которые приглашали и нас. Спектакль неизменно начинался и оканчивался английским гимном, хоровое пение чередовалось с выступлениями солистов. Исполнителями были матросы и юнги.
Чтобы избежать встречи с германскими подводными лодками, наш крейсер двинулся далеко на север, в воды, которые почти не посещали торговые суда, направлявшиеся из Англии и Америки в Архангельск. Шли мы зигзагами, через каждые 20 минут меняя
С наступлением темноты все огни тушили, все люки старательно задраивали. Выходные двери из кают на палубу были устроены так, что электричество автоматически гасло, как только их открывали.
Через два дня после нашего выхода с Иоканкского рейда погода испортилась. Начался шторм, который преследовал нас почти до самых берегов Англии. Крейсер страшно качало. Выйдя на палубу и держась за поручни, я подолгу следил за водяными валами, стараясь прикинуть их высоту. Громадные волны с зеленым отливом и белесоватой пеной на хребтах имели не менее б метров в высоту.
Крейсер скрипел и дрожал, содрогаясь всем корпусом от ударов налетавшего шквала. Стук машины, скрип переборок, характерный шум винта в воздухе, когда он при качке поднимался из воды, рев ветра в снастях, однообразный гул волн - все это создавало непередаваемо грозную симфонию разъяренной стихии.
В пути капитан нередко устраивал днем и ночью ложные тревоги на случай появления вражеской подводной лодки или начала торпедной атаки. Очень изматывали нас ночные тревоги. Одна из них особенно врезалась в память.
И так с трудом удавалось заснуть во время страшной качки под бесконечный скрип переборок и удары волн. А тут еще завывающие гудки, от которых съеживается душа. По первому гудку (их обычно бывало пять) я бросился наверх. Шторм достиг наивысшего предела. В ушах стоял рев бушующего океана. Я крепко вцепился в поручни. Ничего не было видно, но я хорошо представлял себе, что происходило в тот момент. Надевая на ходу спасательные пояса, на палубу бежали матросы, солдаты морской пехоты, разнообразная прислуга, вплоть до поваренка в белом фартуке и высоком колпаке. Часть матросов поспешно стаскивала чехлы с орудий и пулеметов. Солдаты морской пехоты, выстроившись вдоль борта, заряжали ружья. Остальные матросы готовили к спуску шлюпки и плот. Несколько человек тащили принятый на всех флотах пластырь адмирала Макарова...
Представляя себе эту картину, я думал о тщетности всех усилий команды. При таком шторме нельзя спустить ни одной шлюпки: все они немедленно будут или разбиты в щепы, или опрокинуты волнами. Невольно мелькала мысль: может быть, правильнее принять меры, чтобы в случае реальной опасности (ведь тревога могла быть и настоящей!) как можно скорее опуститься на дно... Я знал, что такое взрыв мины, знал, что придется лететь довольно высоко вверх, чтобы потом падать оттуда в разъяренную пасть океана.
"А потому, - думал я, - не лучше ли по первому гудку выскочить на палубу, по второму - отыскать какой-нибудь тяжелый предмет вроде снаряда, по третьему - быстро обвязать его веревками, по четвертому - также быстро обмотать веревку вокруг своей шеи, по пятому - перешагнуть через поручни и, если не раздастся шестой гудок, броситься в море..."
Наконец раздался шестой гудок. Тревога оказалась ложной. Наверное, не один я плюнул и энергично выругался, бредя обратно в каюту.
Однажды капитан объявил, что осталось 500 миль до берегов Англии. В этот день он был сильно озабочен, получив по радио известие, что мы находимся в районе действия германских крейсеров. Поймать нашу посудину не стоило никакого труда, тащить эту старую калошу в порт также никто не станет, достаточно одного-двух выстрелов, чтобы пустить ее ко дну со всем экипажем.