В поисках разумности

Лавров Владимир

— Давно тут? Чем занимались? — любопытствовал Василий.

— Да в основном языками и высшей математикой, у них тут технологии — жуть, я за полгода три языка выучил, — отвечал Соколов. Потом они заговорили про войну — кто где воевал, как был ранен — о оказались надолго заняты друг другом. Было очевидно, что эта охрана Майорову в тягость не будет. Фриц тоже о чём-то увлечённо болтал с Юргеном, и Александр подумал, что скучным это задание не будет — больше это было похоже на клуб по интересам.

На складе оружия боевая группа нашла профессора Марадея

и молчаливого гиганта — кладовщика. Профессор рассказывал гиганту что-то смешное, тот громко хмыкал. Не проронив ни слова, гигант точными и уверенными движениями начал быстро выдавать снаряжение — точно по списку. Зато профессор Марадей проехался по студентам за двоих. Начал он с вопроса о том, знают ли они, что нельзя стрелять в цель сквозь своего товарища, потом три раза обругал студентов за то, что они все вчетвером повернулись спинами к подконвойным, затем обсмеял за то, что они дали подержать оружие подконвойным, пока одевали бронежилеты, а закончил тем, что предложил взять с собой рогатки: "Так у вас будет хоть какой-то шанс вернуться домой без дырок".

Майорову это надоело, и он сказал, что Соколову доверит не только оружие, но и жизнь. Профессор и оружейник засмеялись этому ответу так, как будто это была самая смешная шутка в их жизни. Василий набычился и замолчал.

Боевая группа вышла за границы Университета (переноситься из Университета было нельзя — в нём, как и в школах магии, стояли специальные блокираторы магии). Маги взяли за руки немагов и перенеслась в дальневосточную тайгу.

— Так это и есть ваша хвалёная магия? — хрипел Майоров, стоя на четвереньках, его тошнило до рвоты, — Лучше уж в самолёте тридцать часов трястись!

Вид у остальных немагов был не лучше.

— Это только первое время, потом привыкаешь, — утешил его Веселов, — до рассвета всего несколько минут, готовьтесь.

Трескофф и Соколов начали набивать магазины автоматов патронами. Это были очень странные, очень крупнокалиберные автоматы, а наконечники у пуль были резиновыми. Майоров и Шигарев сняли с плечей карабины. У них пули были отнюдь не резиновыми.

Соколов и Трескофф были рослыми, возмужавшими воинами, и на их фоне малорослый танкист Майоров и подростки — студенты смотрелись сущими детьми. Александр Веселов подумал, что в другой ситуации лётчики разогнали бы своих охранников, просто надавав им подзатыльников.

— В сторону людей не направляй, — рыкнул Василий на Александра Шигарева, который, снимая карабин с плеча, допустил его направление на товарищей, — не знаешь разве, что раз в год и незаряженное оружие само стреляет?

Маги стояли подчёркнуто в стороне, всем своим видом подчёркивая, что они тут не при чём. Понемногу наступал рассвет.

— Валёк, а ты как в Универ попал? — решил скоротать время за беседой Василий Майоров.

— Я лётчик — истребитель. Сбили меня, при налёте фашистов на аэродром. Погиб бы, да ваши старшекурсники вытащили.

— Это есть очень интересно, — оживился Юрген, — я тоже летчик — истребитель быть. А где и когда?

Они принялись выяснять обстоятельства

своего пленения и вдруг поняли, что это они сбили друг друга. Соколов дёрнулся, его автомат пошел в сторону Юргена, но потом он овладел собой и остановился. Юрген отследил это движение и сказал:

— Ты быть хороший лётчик.

— Да. И ты тоже был сильным противником.

Немного помолчали, потом Юрген спросил:

— Почему ты атаковать вместо того, чтобы выпрыгнуть с парашютом?

— Не пристегнут был. Я даже одеться не успел, в бане был. Меня потом в Университет спасатели принесли в голом виде, прямо в шатёр к девчонкам — целителям.

— Тогда ты мочь нос к земле и идти на любую посадку.

— Мог. Но тогда вы бы безнаказанными ушли.

— Ну и что? В другой раз ты бы сбить много самолётов. Это есть хороший логик лётчик — истребитель.

— Советские люди работают на результат. Надо было сорвать бомбардировку — я и работал до последнего.

— Не понимать, — недоумённо покачал головой Юрген.

Майоров и Соколов снисходительно рассмеялись.

— А из-за чего подрались-то? — спросил Майоров.

— Да я не расслышал последние слова преподавателя, переспросил вслух, а этот фашистёнок сказал, что неполноценным славянам этого всё равно не понять. Я ему сказал, что их фашизм — это признак агрессивной неполноценности. Он полез драться, ну, и огрёб по уху.

Майоров с Шигаревым глянули на Трескоффа очень мрачно, тот почувствовал себя неуютно и сказал (по-немецки):

— Нас учили, что русские произошли от смешения народов с жёлтой расой, которая произошла от питекантропов, и что русские из-за этого намного глупее немцев.

Мюллер перевёл.

— Генетически европейцы одинаковы. А у нас в стране народовластие, дружба народов, взаимная поддержка и взаимовыручка. А ваш фашизм — это просто античеловечество, — высказался Майоров.

— У нас тоже демократия быть, в двадцатые годы. Демократические власти всё развалить и разворовать, настолько, что люди вынуждены быть себя в рабство продавать за еду. Судьба народа быть всем безразлична. Мой отец вынужден быть так сам себя продать одному еврейскому банкиру. А тот знаете, что устроить? Построить себе виллу в древнеримском стиле и подражать вакхическим оргиям римлян. Моему отцу повезти — он просто слугу с подносом изображал, а вот немецких фрау там хозяин и гости любить день и ночь, каждый день новый, за еду. Мне отец это всё в красках рассказывать. Гитлер быть первым, кто произносить слова "выживание немецкого народа". Так что не всё так просто есть, студенты.

— А ты знаешь, что ты из славян? — спросил Шигарев.

— Я? — удивился Юрген, — Нет, я чистой нордической расы.

— У тебя фамилия славянская, означает "то, что принадлежит Треске".

— Да, он прав, — поддержал Шигарева Фриц Мюллер.

— А кто такой Треска? — ещё больше удивился Трескофф.

— Не знаю. Скорее всего, рыба. Возможно, твой славянский предок ловил треску, а может, затрещины раздавал, — закончил Шигарев.