В поисках солнца
Шрифт:
— Причём тут господин Анодар? — наконец, предпринял он вялую и беззубую попытку разыграть эту интригу другим концом. — Возможно, я просто считаю, что столичному обществу не хватает такой фигуры, как вы?
Магрэнь аккуратно приподняла брови, тихо поставила свою чашечку на блюдце, изящно подпёрла подбородок кистью руки, почти запястьем — чтобы пальчики красиво и веерно свисали вниз — и с лёгким укором воскликнула:
— Арни!..
Укор этот следовало понимать как «вы меня считаете настолько дурой?!», и Михар не стал делать вид, что не понял. Резко взмахнув рукой, он сухо и недовольно
— Я не давал вам позволения на подобные фамильярности, госпожа Ринар.
Она лицом своим отобразила всё, что думает о его занудстве, после чего чуть пригубила своего чаю, мило улыбнулась и сладко проговорила:
— Но и не запрещали.
Он замер, чувствуя себя пойманным в ловушку.
После того, как она это озвучила, у него оставался только один путь: бескомпромиссно заявить, что всякую фамильярность в его адрес он ей запрещает.
Но именно этого ему делать совершенно не хотелось.
С глубоким, сильным неудовольствием он понял, что совершил серьёзную ошибку, когда позволил ей это «Арни» — а она называла его так с первой же встречи, и он, в самом деле, пусть и отмечал своё недовольство этим фактом, не запрещал. В итоге это ласковое обращение создало некоторую иллюзию близости — и, хотя Михар прекрасно знал механизмы, по которым работают такие иллюзии, и сам охотно использовал их, манипулируя другими людьми, он и сам стал жертвой этого эффекта. Из-за этого постоянного «Арни» у него исподволь зародилось и потихоньку развилось ощущение, что отношения его с Магрэнь чем-то отличаются от бесчисленного множества всех остальных отношений — потому что никто больше не отваживался пытаться сократить дистанцию с ним, используя уменьшительные варианты его имени.
И теперь он вынужден был сам с собой признать, что с некоторым предвкушением ожидал от встреч с ней этого неизбежного псевдоконфликта, во время которого она назовёт его сокращённым именем, а он в ответ проворчит что-то, выражая своё псевдонедовольство.
— Значит, теперь запрещаю, — закинув нога на ногу, заявил он, наконец, единственное, что ему оставалось заявить.
Однако из-за того, что сделал он это не тотчас, и после нескольких секунд, которые отражали его короткую внутреннюю борьбу, Магрэнь уловила и сам факт этой борьбы, и тут же достроила в уме её причины — и непритворно удивилась.
Почувствовав себя в сильной позиции, она хмыкнула, пригубила чаю и спросила:
— Настолько недовольны моим решением остаться в Кармидере?
— И это тоже, — не стал спорить он, доставая из кармана сигару.
Она капризно поморщилась и высказала несколько суше и грубее, чем планировала:
— Ну, уж простите, но я не соглашусь переехать даже за право звать вас «Арни»!
Постучав пальцами по бокам сигары, он с неожиданно весёлыми искорками в глазах уточнил:
— Торги уместны?
— Вот только дуру из меня делать не надо!.. — раздражённо ответила она, вставая.
Под её недовольным пристальным взглядом он, закатив глаза, встал, изображая собой джентльмена, который не останется сидеть, раз уж дама изволила встать.
— Было отрадно вас повидать, господин Михар, — мило прощебетала она, подавая руку
Он смерил её скептическим взглядом, руку целовать не стал и, прикурив от ближайшей свечи, не прощаясь, вышел.
Она проводила его недовольным и сумрачным взглядом.
— И зачем только приходил!.. — пробормотала она себе под нос.
10. Как рождаются заговоры?
646 год, лето. Столица Анджелии
Тогнар-старший, объездив, наконец, своих заочных знакомых из разных стран, добрался до столицы Анджелии примерно через год после того, как туда перебрались Дерек с компанией.
У Тогнара было несколько планов: он хотел, во-первых, познакомиться с внуком, во-вторых — повидаться с Этрэном, с которым они уговорились пересечься именно здесь, в-третьих — проверить, что там с интригами Михара и насколько они вовлекают Райтэна и его друзей, и, наконец, пообщаться с родственниками из Рийаров.
Именно в загородном поместье Рийаров — где ему любезно выделили гостевые комнаты — он и пересёкся с Этрэном.
Несмотря на то, что купцу перевалило уже за шестьдесят, он выглядел весьма ещё крепким мужчиной и не планировал оставлять своё ремесло — однако в длительные плаванья перестал уходить самолично, предпочитая управлять делами из Анджелии.
Первые полчаса старые друзья провели, хвастая друг другу достижениями своих детей и меряясь достоинствами внуков. Они познакомились ещё в студенческие годы: оба обучались в Кармидерском университете — правда, Этрэн на пару курсов старше, а Тогнар обучение так и не успел закончить, сорвавшись в Аньтье к умиравшему отцу. Дружба их — или даже, скорее, братство, — прошла сквозь годы, скреплённая желанием прославить Аньтье и укрепить его позиции на внутриполитической арене Анджелии. Этрэн работал над этим, расширяя торговые возможности порта и делая его важным перевалочным пунктом в международной торговле, а Тогнар большую часть своего правления развивал внутреннее производство и наращивал военную мощь — того требовала не только близкая граница с Джотандой, но и необходимость отстаивать независимость Аньтье перед столицей.
Как-то так сложилось исторически, что ни простые жители Аньтье вообще, ни Тогнары в частности не горели желанием во всём подчиняться столичным властям и предпочитали высокий уровень автономии.
Тогнару вполне было, чем хвастать: его младший сын подхватил дело и продолжал политику отца, к вящему довольству населения, которое было незыблемо уверено, что именно они самые анжелистые из всех анжельцев. Этрэну тоже было, чем гордиться: его собственные сыновья продолжали его дело, так же, как и Райтэн.
Далее пошли вздохи на тему того, что Райтэн, скорее, работает на процветание Брейлина (что, впрочем, тоже было неплохо, потому что всегда полезно иметь под боком благодарных союзников), а Кайтэнь так и вовсе унесло в Кармидер.
В ход пошла карта; под хороший коньяк делить Анджелию на круги влияния было более чем приятно.
— С Брейлином у нас теперь надолго мир, — довольно приговаривал Этрэн, водя пальцем по рекам и отмечая тем пути райтэновской торговли, — Данзэс, небось, на радостях отплясывает там.