В поисках советского золота

Литтлпейдж Джон Д.

Даже в 1885 году, когда Сибирь посетил Кеннан, американец был приятно поражен тем, что русские там делали. Он интересовался главным образом системой ссылок, и особенно сочувствовал политическим ссыльным, но помимо тюрем и жестокой системы «пересылочных станций» для заключенных и политических ссыльных, Кеннан обратил внимание на деятельность русских в Сибири.

Когда в 1899 году прибыл Букуолтер, русские значительно расширили деятельность в Сибири. За несколько лет до того они запланировали великую Транссибирскую магистраль, и как раз ее строили. Отчет американского туриста, что происходило в Сибири вдоль железной дороги, будто написан каким-нибудь нью-йоркским энтузиастом коммунизма сегодня. Например:

«Вдоль всего пути сибирской железной дороги можно видеть примеры

быстрого заселения страны и внезапного роста городов, что было так знакомо в Айове, Канзасе и Небраске в ранние дни проведения железных дорог в этих штатах. Через каждые несколько миль на открытой равнине или прерии располагается станция, вокруг быстро нарастает процветающая деревня. Поля недавно обработанной земли, многие из которых покрыты золотым урожаем, можно видеть на мили вокруг этих станций».

«Встречаются примеры быстрого роста, превосходящие даже наш великий Запад. После пересечения реки Обь, мы остановились в городе под названием Обб, где четырнадцать тысяч жителей, много впечатляющих зданий и несколько красивых церквей. Процветающая округа и место оживленной торговли. Мне сказали, что меньше трех лет назад тут, где теперь находится город, не было ни единого домишки, и окрестности были дикими и пустынными».

Букуолтер затем заглядывает в будущее, и его наблюдения оправдываются в свете последующих событий, что прибавляет доверия его здравым суждениям. Он пишет: «На всю Сибирь приходится меньше одного человека на квадратную милю. Этот край лежит практически на тех же широтах, что и европейская Россия, превышает ее по площади, и плодородность почвы в среднем даже больше во многих местах. Европейская часть страны уже снабжает около ста миллионов человек, даже с избытком. Можно представить многомиллионное население, которое еще не заполнило эту пустующую землю, когда она станет доступной благодаря адекватной железнодорожной системе и другим средствам коммуникации и транспортировки, что, похоже, исполнится в свое время, с учетом возрожденного духа русского предпринимательства».

Но одно место в книге Букуолтера интересует меня больше других, потому что совпадает с моим нынешним взглядом. Кроме того, оно показывает, что не стоит обращать слишком много внимания на политическую систему, при которой может жить страна в данное время. Это испортило многие книги, написанные о России и до, и после революции. По контрасту, приятно найти наблюдателя с основательным здравым смыслом, как Букуолтер. Вот что он писал в 1899 году: «Одна великая национальная черта, характерная для России, похоже, взгляд вперед. Она занимается не столько настоящим, сколько будущим, не столько непосредственным, сколько отдаленным… Несомненно, именно это проницательное предвидение заставило ее, много лет назад, замыслить свою политику территориальных приобретений, при которой она отложила на будущее такие громадные, доступные, близко примыкающие друг к другу земли, казавшиеся тогда бесполезными остальному миру».

«Давление избыточного населения всегда было и, наверное, всегда останется главной опасностью, угрожающей стабильности каждой нации. Опасность усиливается, когда нация, путем завоеваний или плохо организованной финансовой политики, развивает коммерческое, промышленное и городское население в ущерб сельской жизни».

«Приобретение Сибири и Средней Азии, практически ненаселенных и близко примыкающих друг к другу земель, составляющих более семи миллионов квадратных миль при населении меньше двенадцати миллионов, было, несомненно, результатом русского предвидения обеспечить, рядом с домом, в непосредственной близости, подходящий резервуар, в который будет перетекать ее будущий и возрастающий избыток населения, обеспечивая в течение целых веков клапан безопасности для ее империи».

«Это лежит в самом основании заселения и развития сибирских и среднеазиатских провинций, она сохраняет их для постоянно возрастающих будущих нужд более старых частей империи, не следуя примеру других наций, которые, из-за быстрого развития новых территорий, придали нежелательный, интенсивный и преходящий импульс другим, вспомогательным и зависимым интересам и отраслям».

Современные

молодые русские прочтут эти слова с удивлением и некоторым недоверием, ведь им внушали, что официальные круги, перед установлением нынешнего режима, были непробиваемо глупы. Может быть, Букуолтер перехваливает царские официальные круги, а приобретение и сохранение Сибири как резервуара для будущих русских поколений было скорее случайным, чем преднамеренным. Как бы то ни было, фактом остается то, что старый царский режим оставил эту громадную территорию нетронутой в наследство нынешним властям России, богатый неосвоенный край размером с континент, с соответствующим разнообразием климата и природных ресурсов. Новый режим, как и старый, продолжал использовать Сибирь для ссылки политических и других нежелательных элементов, но в то же время он признал, что именно Сибирь дает им возможность изобретать грандиозные планы для развития своей страны, с неплохими шансами выполнить их.

Долгое время после революции в России было модно пренебрежительно отзываться обо всем, что происходило в стране до 1917 года, как и о персонах, которые имели какое-нибудь отношение к делам при царском режиме. Но в последнее время люди, пребывающие у власти, постепенно сменили пластинку, и власти публично осаживали, и даже арестовывали и ссылали, коммунистических ораторов, которые продолжали кричать о старой дегенеративной России. Многие наблюдатели отметили появление таких идей, как «советский патриотизм» и «советская Родина». Школьные учебники истории начали хвалить достижения строителей русской империи, например, Петра Великого.

Чем больше я читаю про Сталина и его сподвижников, и чем больше вижу, что они делают в Сибири и подобных регионах, тем больше подозреваю, что они не совсем неблагодарны царскому режиму за оставленное наследство, и что они хорошо понимают значение для России такого громадного континентального края, как Сибирь.

Трест «Главзолото», который, по словам Серебровского, был созданием Сталина, использовался с самого начала, насколько я могу судить, главным образом как инструмент, позволяющий заложить основы широкомасштабного развития Сибири и всех советских восточных и юго-восточных окраин. Несоразмерное количество ограниченного капитала России вкладывалось в него в течение нескольких лет, потому что власти рассматривали его как предшественника других колонизирующих и «цивилизующих» учреждений в центральных и дальневосточных частях страны.

При пересчете на чистые прибыли и убытки, думаю, что трест «Главзолото» был убыточным целые годы, по крайней мере, пока Соединенные Штаты не подняли цену золота. Но люди во главе заботились не о немедленной прибыли, потому что они унаследовали «черту, характерную для России, взгляд вперед», отмеченную Букуолтером в 1899 году. В данном случае предвидение было направлено в сторону Японии, которая обнаруживала признаки прорыва на Дальнем Востоке, после периода затишья.

Японцы — как всякий, кто хоть немного почитает их историю, легко обнаружит — больше века лелеяли мечту создать свою империю на азиатском континенте. Они спорили между собой, где начать строительство империи; они знали, чего хотели, но приходилось считаться с тем, что реально захватить. Большинство явно придерживалось мнения, что они могут получить большую территорию с меньшими хлопотами на русском Дальнем Востоке, чем в Китае, потому что, во-первых, российские регионы мало заселены, а во-вторых, потому что Россия такая громадная страна, с достаточными ресурсами в других местах.

Японцы выбрали для удара момент, когда подошла европейская война. Возникла блестящая возможность захвата, пока можно было хватать. Они не тратили много времени, присвоив себе части Шаньдуня, прежде оккупированные Германией, поскольку знали, что поглощенные войной европейские нации вряд ли будут протестовать. Затем, в 1915 году, они составили «Двадцать одно требование», знаменитый ультиматум китайскому правительству, который предоставил бы Японии почти столько же контроля над китайскими делами, как сегодня. Им пришлось модифицировать эти требования из-за Соединенных Штатов, которые еще не вступили в европейскую войну, и могли вызвать страх у японцев.