В поисках сюжета сквозь эпохальное окно

Станишевский Кирилл

– Боюсь, ищем мы не то, что уже найдено и не нуждается быть искомым, вокруг непокорённая тайна, не имеющая ни начала, ни конца, словно изнанка, весьма уязвимое место, то и стоит превозмочь, избавиться от зыбкого положения действием и познанием.

– В мире принято замыкаться на выдумки в ожидании чудес, на деле же лелея поведенческий гедонизм и скудные интересы, не более чем, отсюда тупик и мерклый сюжет, если не сказать отсутствующий.

Что может быть хуже виртуального пространства в непокорённой бесконечности?

Это

всё равно, что субъект претендующий на владение мерами материи, не учитывая её ни в коем случае, что формально есть слепая инстинктивная сущность, использование образа и его отстаивание, не прибегая к распознанию обстоятельств, безцельная инерция потребности питаться, использующая всё, но не учитывая ничего, что неизбежно обречено на вымирание, ибо обладающее формой никогда не преклоняется пред отсутствием, умственный блуд не есть живая мера в долгосрочном шествии, лишь ситуативный момент во благо градиента похоти и её возвышения на гормональной почве.

– Что же думает на этот счёт светило?

Всё начинается с общения и координат местонахождения, иначе блудни непробудные и тусклый свет фонарей, ремесленичество это норма, а вот бездеятельность болезнь, паразитизм вырожденческий и возникший тем фиктивный финансизм с прочим маркетингом и коммерцией, ОАО, АОА, дайте нам, дайте нам, мы свои, от сердца и кожи,

Ширпотреб и наместничество транснациональных величин, дует поток, протекает жизни форма, несметно сочится, из головы в просторы мало распознанные, чтоб было побольше, а то не хватит,

Но что-то подсказывает, что тонет и тонет в информационном маразме и социальном мраке всё эпохальное, если не сразу, так с отсрочкой, хлам имеет свойство накапливаться и потом оползнем всё переворотив сглаживать возвышенности, мол, был хлам, теперь из хлама равнина,

Короткая память историческая у людей, вроде всё записано, но как оказывается, в хламу ничего не помеха и хлам тому причина…

На сцену объявился незримый кинетический сдвиг, чувствуется тактильно,

Незваный ветер дуновением следует от термального перепада к равновесию,

Но жизнь да и только достойна удивления, как бы ни возникла, ведь невозможно разом ни счесть, ни вообразить всю бытийность,

Как же все эти залезшие на вершины снуют по истине стопами, того не чувствуя, того не признавая,

Прикинувшиеся не зверьми владыки мнимости, в чертогах мерклых встрявшие всеми головами,

Словно старые ботинки по глине вымокшей буксуют вхолостую,

А жизнь, а где же жизнь? Несметною повинностью шкребёт то дно, то вышины,

Не зная от чего, от того и делая усердно вид, что это от всевышнего, оттуда, но не здесь, туда, но не сейчас и незачем,

Сложно обозвать сие предельно выразительным, проникшимся тем даром, что неведомо возник, не значимо откуда, ибо есть

всецело сим безпрерывно.

Ветер и дальше несодержательно подпевал вселенскому пожару, разгоняясь им, но не гася его, недалеко море шелестит, свой тон доносит, а на берегу такова картина:

На крючке пойманная рыба, издирает глотку жертвенно,

Голод хищнический, если не сказать химический, попался другому хищнику, природой более запутанной меры,

Биология, закон астрономический, перманентный сдвиг, который нуждается в неотлучном пополнении, звенящей звёздной дрожью свищет без повтора,

Охота за охотой из подворотни в прорубь, из дула в небесную высь по крыльям,

Не ангельским ли? Не свободы ли? Видать слишком низко взлетают и тонут в просторах неограниченных смелою поступью,

Словно впору возникнуть вершащему подвигу, навстречу слепящей лазури бельмом, нарушив спокойствие, чтоб иссякая уничтожиться, чтоб расплести узел, пресытив восходящий накат, от молекулы до сплетения жизни, которая склонна искать пристань и быть ею,

Никто не отменял изворотливость градиента пищевого, растягивающегося по бездне, в жизнь длиною,

Стремится хищный глаз и видит жертву во всякой съестности,

Поток стремит в поток, испарение в свет, лучезарево во всякую основу,

Пока не зашевелится душевная смесь, чтоб и выход и вход, и выдох и вдох,

Словно дверь одна в одном вечном хороводе замолвилась скрипом старых петель,

А там новый день изливается прелестью, удивил и избавил от голода трепещущим на крючке деликатесом.

Скрылись утки за холмом, стремя за горизонты, знают утки где тепло,

Знают, что бывает холод, пережили период ледниковый, преисполнив форму потребностью,

Определённо исчерпываясь и стёсываясь о бытие,

Бог пошутил жизнь сотворив, безудержный эволюционный хохот,

Чтоб нечто возникло и хотело ещё, в бездыханном полыхающем космосе,

А утки летят, оминают планетарный изгиб, знают как будто, надо слыть независимостью от угоды материи бездушной,

Чтоб продолжить и на кон положить, что продлилось,

Цикл реактивный жизни, ведь возникнув погаснет, тихонько снижая интенсивность метаболизма,

Не угасает только лишь, что не явилось,

Главное, чтоб хотелось ещё, чтоб хотелось ещё, доколе мощью осилится.

Созерцает бренность мига и зовёт то прекрасным, то ли форма жизни, то ли безобразие.

Низвергнут смысл бытия едва ли возникнув, роем голодных тварей не владеющих мыслью,

Бездумная похоть норовит всё возглавить, но ни знать, ни выведать истину, словно то напор бездыханный хлынувший участью невольной, никем не предписанной,