В поисках убийцы
Шрифт:
— А коробка, веревка, клеенка? — сказал следователь.
— Мало ли их? Преступление совершено не ранее как неделю назад. Следов нет, — произнес начальник, покачав головой, и шепотом прибавил помощнику: — Но мы их придумаем и найдем.
На другой день столичные газеты были полны описаниями страшных находок, багажа и всего темного кровавого дела. Даже так называемые большие газеты выделили это происшествие из обычной хроники, а мелкая пресса посвятила ему целые столбцы.
Кухарки, горничные и швеи взвизгивали и закрывали лицо руками, когда в мелочной лавке бойкий приказчик читал кровавые
III
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Присяжный поверенный Алексей Петрович Горянин праздновал двадцатую годовщину своей свадьбы. Хотя это событие в течение остальных дней в году и сам Горянин, и его жена признавали за несчастье своей жизни, все же они праздновали его, пользуясь случаем устроить необходимую для связей вечеринку. А на этот раз Горянин только что получил хороший гонорар и сделал вечер, не скупясь на расходы.
Большой зал, гостиная, кабинет и даже спальня, обращенная в карточную, не считая столовой, были ярко освещены и предоставлены гостям, которые сидели, ходили, стояли поодиночке и группами, оживляя красиво убранные комнаты.
Хозяйка дома, томная Евгения Павловна, красивая сорокалетняя дама, сидела на диване в гостиной с двумя пожилыми дамами, окруженная мужчинами. Ее муж, Алексей Петрович, с возбужденным лицом проносился из комнаты в комнату, то подсаживаясь к одним, то останавливаясь подле других, там угощая, здесь устраивая партию в винт, и олицетворял собою радушного хозяина.
В кабинете его приятели пили пунш и разговаривали о прокурорах, речах, процессах и гонорарах. В зале молодежь танцевала под рояль; в гостиной гремел граммофон, в спальне-карточной раздавались возгласы: "Пики, трефы, четыре пики, малый шлем, без одной", — и голос генерала Чупрынина в общем шуме гудел, как шмель в летний полдень.
В гостиной Евгения Павловна изнывала, стараясь поддержать скучный разговор с двумя пожилыми дамами и в то же время удерживать подле себя мужское общество. Вдруг, словно на помощь ей, вошла Дьякова.
— Душечка, Елена Семеновна, побудьте с нами, садитесь! — радостно воскликнула Евгения Павловна.
Несколько мужчин быстро, как на пружине, вскочили с мест и подвинули Дьяковой стулья и кресла. Она опустилась в кресло и стала обмахиваться веером.
Это была красивая брюнетка, лет двадцати семи, полногрудая, высокая, с алыми губами и матовой кожей. Если прибавить к этому, что она третий год вдовела и обладала изрядным состоянием, то не покажется удивительным, что несколько человек из числа находившихся в кабинете, оставив пунш и товарищей, перешли в гостиную, а бывшие в гостиной мужчины как-то подтянулись, глаза их замаслились, и на лицах их расплылась улыбка.
Дьякова отлично понимала настроение окружающих и, обмахиваясь веером, заговорила тоном капризного ребенка:
— Дорогая Евгения Павловна! Мужчины несносны… Они умеют только ухаживать, говорить пошлости и ничего занимательного. Я пришла отдохнуть с вами.
Горянина снисходительно улыбнулась.
— Вы жестоки к ним. Я,
Молодой товарищ прокурора (из лицеистов) поправил на носу пенсне, выпятил грудь и картаво произнес:
— Но, уважаемая Евгения Павловна, такое оскорбление… и всем сразу! — он развел руками. — Елена Семеновна не в духе и за это…
— Да, я не в духе, — заговорила, перебивая его, Дьякова, — сегодня я целый вечер только и слыхала у вас какие-то юридические разговоры.
— Влияние профессии, — засмеялся адвокат.
— Позвольте, — выступил из толпы военный юрист, — вы несправедливы. Если бы вы, например, прислушались к теме, которую мы только что дебатировали в кабинете, то непременно заинтересовались бы, хотя она и юридическая.
— Отчасти, — сказал молодой капитан.
— Что же это за тема? — спросила Дьякова.
— Ну, послушаем, — пропела Евгения Павловна.
— Вот видите, — оживился юрист, — извольте послушать. — Он изящно оперся о спинку кресла, в котором сидел молодой товарищ прокурора, и, слегка покачиваясь, заговорил: — Уважаемый Петр Станиславович, — он указал на стоящего поодаль полного пожилого господина с бритым лицом, — уверяет, что в настоящее время почти нет скрытых преступлений.
— Это что значит? — спросила Дьякова.
— То есть таких, которые совершенно остались в полной тайне.
— Как же мы о них можем знать, если они остались в полной тайне? — спросила Дьякова, снова обмахиваясь веером.
— Браво, браво! — раздались кругом голоса. — Петр Станиславович побит сразу.
Полный господин сделал шаг вперед, и на его бритых губах мелькнула снисходительная улыбка.
— Семен Николаевич несколько извратил мои слова. Это — продолжение разговора, отвлечение в сторону, и мысль, не мне принадлежащая. Я сказал собственно о преступнике.
— Но если есть скрытое преступление, то, значит, и преступник скрыт? — заметила Дьякова.
— Браво! — крикнул капитан.
— Вы чрезвычайно остроумны, — сказал с легким поклоном полный господин.
Хозяйка дома поспешила тотчас представить его:
— Петр Станиславович Светевич, наш прокурор, гроза защиты.
Светевич снова поклонился.
— Что гроза при современных громоотводах? — сказал он шутливо и продолжал: — Да, сударыня, но я не то имел в мыслях. Я утверждал, что, раз преступление обнаружено, преступник уже не скроется. Да! При современном ведении следствия и постановке сыскной части преступнику не укрыться. Вот мои слова.
Он замолчал и отодвинулся.
— Прошу извинения, — заговорил военный юрист. — Я действительно передал содержание уже дальнейшего спора.
— А как же, — заговорила Дьякова, — вот в Петербурге, где-то на Выборгской стороне, нашли застреленную женщину, а убийцы нет. Да вот и теперь… убийство Нолькен на острове Эзеле, в Вильне — Друцкого-Любецкого.
— Найдут!
— Ищут и найдут! — сурово сказал прокурор.
— Вот мы об этом и спорили, — включился молодой капитан. — Согласитесь, что если преступление задумает умный, с воображением человек, то он может выполнить все так тонко и обдуманно, что окажется совершенно в стороне.