В поисках Великого хана

Бласко Висенте Ибаньес

Легенда, сложившаяся после смерти Колона, в течение трех веков изображала нам его гением, возвышавшимся над современниками, подобно одинокой горе среди пустыни; но этот романтический и неверный образ как нельзя более расходился с действительностью. Из него делали сверхъестественное существо, владевшее тайной, известной ему одному, вплоть до того, что, умри он, – ни один человек не совершил бы того, что удалось совершить ему.

Но в действительности Колон вовсе не чувствовал себя единственным среди общего невежества и тупости; ему, напротив, приходилось немало волноваться и спешить, чтобы другие не опередили его в открытии тайны, которая уже не была тайной ни для кого из любознательных моряков.

Он боялся, как бы его не обогнали португальцы, которые уже совершали тайные походы по значительной части Атлантического океана. Он боялся еще более непосредственной опасности – как бы этот андалусский мореплаватель и судовладелец, всегда опирающийся в своих предприятиях на лучших моряков графства Ньебла, не пустился один на поиски этого острова Сипанго, который так занимал его последние месяцы.

Если Мартин Алонсо откажется сговориться с ним, ему грозила опасность остаться в устье реки Тинто со всеми своими королевскими грамотами и своим будущим титулом адмирала из-за невозможности «поставить стол» и набрать экипаж для двух снаряженных каравелл, без всякой поддержки, если не считать настоятеля бедного монастыря, в то время как Мартин Алонсо сможет отправиться в путь без него в любой час, как только он решится наконец немедленно перейти к действию.

Однажды утром распространилось известие, что каравелла Пинсона только что бросила якорь в маленькой гавани Палоса, и на следующий день ее капитан, шкипер и владелец явился в Рабиду, к отцу Хуану Пересу.

Снова начались географические беседы, все в том же зале настоятеля. Его выбеленные стены украшали картины религиозного содержания, перья африканских птиц, привезенные местными мореплавателями, побывавшими в Гвинее, разные виды перламутра, крупные раковины с переливчатым блеском, приобретенные на Канарских островах, где ими пользовались как деньгами при торговле или обмене с негритянскими царьками. Но самым примечательным в этой скромной комнате, из окон которой видны были и сливающиеся друг с другом Тинто и Одиэль и остров Сальтес, был деревянный потолок, сходный по форме с опрокинутой лодкой; это сходство довершалось несколькими нижними балками, которые тянулись от одной стены к другой, словно скамьи этой лодки, поставленной килем вверх.

Мартин Алонсо рассказывал о своих разговорах с приближенным папы и описывал любопытнейшие рукописи и карты, которые тот показывал ему в папской библиотеке. Он привез срисованную им карту, на которой было отмечено точное расположение Сипанго – менее чем в тысяче лиг к западу от Канарских островов. Эти сведения совпадали с теми, на которые загадочно намекал Колон, скрывая их сущность как тайну, которую у него могли похитить.

Пинсон, выслушав своего римского Друга, больше не колебался. Он отправится в путь по океану на поиски Сипанго, как не раз отправлялись португальские капитаны, искавшие иные земли. Из патриотического тщеславия он пренебрежительно относился к этому легендарному острову – Антилии, или острову Семи Городов, о котором вот уже почти целое столетие говорили португальские моряки. Он пустится на поиски Сипанго. Так он решил в библиотеке Ватикана, после того как услышал высказывания людей, бесспорно сведущих в науках.

Благодаря доброжелательным стараниям настоятеля между этими двумя искателями новых земель установилось некоторое внутреннее согласие. Колон, отлично умевший владеть собой, держался по отношению к андалусскому шкиперу уступчиво, скромно, даже, пожалуй, смиренно. Почему бы им не отправиться вместе? Там, в Сипанго и еще дальше, в богатой провинции Манги, самой богатой во всем Катае, хватит сокровищ на них обоих. Он, Колон, вложит в это предприятие грамоты, полученные им при дворе, свое соглашение с королевской четой; корабли, находящиеся

в его распоряжении, станут подобны судам военного флота. Вклад Мартина Алонсо, помимо большого опыта в кораблевождении, – это его славное имя, которому земляки будут повиноваться, а также состояние, которым он располагает, и суда его друзей.

Монах оставил их наедине друг с другом, чтобы они более откровенно поговорили о своих делах. Никто не мог их услышать. Несомненно, чужеземец насторожился, и его сложный и противоречивый характер притаился в эти часы деловых переговоров. Это уж не был мечтатель, охваченный потусторонним восторгом. Они говорили как два судовладельца, которые готовятся к путешествию, хотя и опасному, но сулящему неслыханные барыши.

Колон давал щедрые обещания с любезностью генуэзского купца или, если он не был генуэзцем, с улыбкой еврея, непобедимого в делах, пылкого на словах, но в то же время уклончивого, когда эти слова надо закрепить на бумаге.

Второй же, человек цельных чувств и весьма доверчивый, поддавался увлечению, не раздумывая о том, что, несмотря на серьезность сделки, все сказанное остается висеть в воздухе, без какого бы то ни было письменного подтверждения.

– Сеньор Мартин Алонсо, – сказал ему дон Кристобаль, как бы подводя итог всей беседе и пожимая ему руку, – для таких людей, как мы с вами, достаточно слова чести. Отправимся же в путь, и если все окончится благополучно и бог поможет нам открыть новую землю, я клянусь королевской короной, что отдам вам, как доброму брату, половину доходов, почестей и прибылей, которые можно будет из иге извлечь.

На следующий день по портам – Палосу, Могеру и Уэльве – разнесся слух об этом соглашении. Моряки, собираясь кучками у вытащенных на берег судов, обсуждали эту новость.

«Мартин Алонсо договорился с иностранцем, и они вместе отправятся на поиски новых стран!»

Пинсон на свою ответственность велел «поставить стол» перед церковью в Палосе, утверждая, что недостатка в людях не будет. За столом стоял один из его братьев с писцом, который записывал имена матросов.

На столе, как соблазнительная приманка и в то же время как доказательство того, что экспедицию организуют капитаны отнюдь не бедные, возвышались две горки монет: одна – поменьше – из золотых дублонов[74] и «превосходных», то есть монет стоимостью в два дублона с изображением королевской четы; другая – побольше – из различных серебряных монет, отчеканенных при разных королях, но все еще имеющих хождение.

Мартин Алонсо, разгуливая по площади возле стола, потолковал с теми, кто толпился возле церкви Сан-Хорхе. Затем он спустился в порт, отвечая на приветствия бедного люда с той величественной и в то же время учтивой манерой, которая всегда приносила ему всеобщую любовь и повиновение.

С каждым он держался так, словно тот был идальго.

– С богом, счастливого пути, ваша милость, сеньор моряк, – говорил он любому из этих бедно одетых бородачей, пропахших смолой или салом – запахами кораблей того времени.

Юнгам и палубным матросам он по-отечески говорил «ты».

Когда он увидел, что вокруг стола для записи собралось уже много народу, Мартин Алонсо, отлично знавший своих земляков, подошел и обратился к ним:

– Сюда, друзья! Идите с нами в это плавание! Хватит вам тут нищенствовать! Я вам говорю, что на этот раз мы с помощью божьей откроем землю, которая называется Сипанго и о которой ходит слава, что там дома крыты золотом, и все вы вернетесь оттуда богатыми и счастливыми.

Не было ни одного человека, который бы не слыхал уже раньше о богатствах этого острова с золотыми дворцами, где на всех деревьях растут пряности, а на морском берегу и в реках лежат жемчужины покрупнее, чем в ожерелье ее высочества королевы.