В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000
Шрифт:
Кокаиновый крэк появился в США примерно в 1983 году, когда спрос на кокаин со стороны молодежи из среднего класса стал падать. Для получения крэка кокаин разводили в воде, смешивали с питьевой содой, а затем подогревали, пока вода не испарялась. При курении наркотик воздействовал на мозг через четыре-шесть секунд. Дозы крэка, которые называли камешками (rocks), продавались в маленьких стеклянных флаконах, пока налеты полицейских не вынудили продавцов перейти на улицы. Цена одной дозы (5 долларов) могла показаться незначительной, но ее действие продолжалось всего пятнадцать минут, и ее никогда не хватало. От десяти «камешков» наркоман мог «балдеть» с полудня до вечера. К 1984 году торговцы продавали крэк в самых нищенских районах Лос-Анджелеса и Майами. На следующий год наркотик попал в нью-йоркские трущобы, заселенные неграми и выходцами из Латинской Америки. На серьезность проблемы указывало исследование, проведенное в 42 больницах Нью-Йорка. Оно выявило, что в 1983 году произошло семь смертельных исходов, связанных с кокаином, в 1984 их было 97, а в 1985 – 137. Документальный фильм компании CBS «48 часов на улице Крэк» описывал жизнь в трущобах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, как если бы этот наркотик преобладал во всех слоях общества США, и имел успех, который привел к пагубным последствиям в 1985-1986 годах. В Майами кокаиновый крэк практически вытеснил героин, а в Сан-Франциско наркоманы курили его после инъекций смеси героина и кокаина.
В 1986 году марихуану впервые пробовали пять тысяч американцев ежедневно, 22 миллиона (один
Антрополог Филипп Буржуа в конце 1980-х, начале 1990-х годов вошел в доверие и подружился со многими пуэрториканскими уличными продавцами наркотиков в Восточном Гарлеме. Он написал книгу «В поисках уважения. Продажа крэка в баррио» (1995), которую невозможно читать без сопереживания. В ней цитируется множество разговоров крэковых наркоманов и описываются невероятные случаи насилия и деградации, непостижимые для нормальных людей. Как и другие иммигранты, продавцы наркотиков борются за право стать частью Американской мечты. Один из действующих лиц книги, Примо, говорит: «Мы обязаны бороться и чего-нибудь добиться… бедным эта борьба дается тяжелее, ее вести можно, только она тяжелее». Примо – самодостаточный человек, который верит, что каждый американец мужского пола является хозяином собственной судьбы. «Если у меня появляется проблема, значит, это моя проблема. Обо мне никто не будет заботиться – я должен справиться с ней сам». «В поисках уважения» является незаменимой книгой для всех, кто хочет понять проблемы наркозависимости конца ХХ века. «Саморазрушительная наркозависимость – это просто средство отчаявшихся людей, с помощью которого они справляются с отчаянием, трудностями и беззащитностью», утверждает Буржуа. Современное недовольство злоупотреблением наркосодержащими веществами в некоторых, очень тесных группах населения имеет ничего, или почти ничего общего с фармакологическими свойствами соответствующих наркотиков».
Крэк привлекал женщин, поскольку был дешевым, и не требовал инъекций. Во многих городских обездоленных районах молодые женщины продавали себя, чтобы купить «камешки» или шли в притон за дозой, чтобы потом опять вернуться на улицу. Усиливающаяся связь секса и молодых женщин-крэковых наркоманок привели к оскорблениям в средствах массовой информации и обвинениям со стороны некоторых исследователей. Это усугубляло и без того несправедливое отношение к женщинам, которые страдали от нищеты, расизма и сексуальных домогательств. Подобное отношение красноречиво описали Клер Стерк (род. 1957) и Лайза Маэр. Убежденные, что употреблявшие крэк женщины не отличались достойным поведением и были плохими матерями, социальные работники в некоторых районах США разработали так называемую «программу усиления вреда» и «ответственности наркоманок». Например, женщин привлекали к уголовной ответственности за пренебрежение зародышем после того, как врачи в больницах докладывали о результатах токсикологических тестов. При этом врачи нарушали конфиденциальность отношений доктор-пациент и раскрывали не подлежащую оглашению информацию. Вместо того чтобы сообща работать вместе с этими женщинами, лишенными нормальных условий жизни, профессионалы от медицины предавали их. Поскольку многие из таких матерей были слишком бедны, чтобы получать предродовой уход, государство их не поддерживало, а наказывало за принадлежность к определенной социальной среде, Несмотря на очевидный успех и окупаемость программ лечения от наркомании, беременные женщины из наиболее пораженных ею районов почти не могли воспользоваться услугами врачей. Вместо лечения им угрожают уголовным преследованием или лишением материнских прав. Карательные методы лишь отталкивают их от предродового ухода или лечения. Скорее всего, женщинам из низших слоев общества и представительницам социальных меньшинств откажут и в том, и в другом, потому что они лечатся на средства социального обеспечения, а не в платных больницах, а также потому, что в умах некоторых медиков и социальных работников прочно угнездились привычные стереотипы.
Строгость наказания матерей, приобщившихся к крэку, служило уловкой, призванной отвести внимание от проблем здравоохранения в США. Исследования показали, что женщины, которые не могут отказаться от наркотиков, рожают здоровых детей, особенно если получают предродовой уход. Новорожденные с зависимостью от крэка не обречены всю жизнь страдать от умственных или физических недостатков. На развитие мозга гораздо большее влияние оказывает нищета, чем токсические эффекты.
Невыразительный «король наркотиков» администрации Буша, Уильям Беннетт, приписывал растущий хаос, связанный с наркотиками, модой на крэк, который распространялся, «подобно чуме». Но, как показали исследования Стерк и Маэр, пагубное влияние на самом деле оказывали нищета и лишения. Спрос на крэк, кокаин и героин в 1980-х и 1990-х годах который так пагубно воздействовал на личность и общество, а также был серьезнее, чем предыдущие наркотические кризисы, явился результатом социальной изоляции все больших групп населения США. С 1968 по 1992 уровень нищеты в Соединенных Штатах вырос на одну треть – и это в то время, когда богатые становились богаче, а несколько биржевых игроков сколотили себе состояния.
Во время президентства Никсона «неугодные» национальные меньшинства стали гражданами второго сорта под предлогом борьбы за Америку без наркотиков. Закон о борьбе против злоупотребления наркотиками, принятый в 1986 году подавляющим большинством голосов, предусматривал выделение шести миллиардов долларов в течение трех лет на усиление правоохранительных органов, образование и лечение. Согласно этому закону, наркодилеры, торговавшие наркотиками возле школ или вербовавшие молодежь, приговаривались к тюремному заключению. Хранение пяти граммов крэка наказывалось обязательным пятилетним заключением, что было в сто раз строже, чем наказание за хранение кокаина: чтобы получить обязательные пять лет за кокаин, нужно было иметь 500 граммов наркотика в порошке. Вполне понятно, что такая несоразмерность, которая якобы была оправдана, поскольку крэк считался гораздо опаснее кокаина, воспринималась как проявление расизма. 89 процентов обвиняемых за крэк были чернокожими, а 7 процентов – латиноамериканцами. Для сравнения: за порошок кокаина на скамью подсудимых сажали 27 процентов негров и 39 процентов латиноамериканцев. В 1986 году, до вступления в силу Закона о борьбе против злоупотребления наркотиками, среднее количество осужденных негров за нарушение федеральных
Исследование, проведенное в 2000 году Руководящей конференцией по гражданским правам, показало, что негры составляют двенадцать процентов населения США и приблизительно тринадцать процентов наркоманов. Однако несмотря на то, что дорожная полиция и подобные правоохранительные ведомства производят примерно равное количество арестов белых и черных, 38 процентов лиц, арестованных за нарушение анти-наркотических законов, и 59 процентов, осужденных за них, составляют чернокожие граждане. Негров и латиноамериканцев приносят в жертву путем притеснений, несправедливого отношения со стороны полиции и DEA, расового подхода в судах и дискриминационной обвинительной практики. Иногда кажется, что судьи и выборные официальные лица делают карьеру, увековечивая и усугубляя это вопиющее неравенство. Одним из результатов расовой направленности анти-наркотической деятельности правоохранительных органов является исключение из избирательной системы большой части национальных меньшинств. В 1997 году тринадцать процентов из 10,4 миллиона совершеннолетнего взрослого населения Америки потеряли право голоса из-за того, что были осуждены за уголовные преступления. Во время президентских выборов 2000 года в штатах Флорида и Техас советники Джорджа У. Буша (род. 1946) хорошо поняли преимущества такого положения для республиканцев.
С 1980, года выборов Рейгана, по 1994 год количество заключенных в американских тюрьмах увеличилось в три раза. Во время президентства Буша в 1989-1993 годах в США был самый высокий процент заключенных в мире в пересчете на душу населения и больше чернокожих мужчин возрастом от двадцати до тридцати лет в исправительных учреждениях, чем в колледжах. В 1995 году один из трех чернокожих мужчин возрастом от двадцати до тридцати лет находился под контролем или присмотром исправительной системы. С конца 1990-х годов уличные продавцы крэка и осужденные впервые за распространение наркотика получили в федеральных судах в среднем по десять лет и шесть месяцев. Эти приговоры были на 59 процентов строже, чем среднее наказание насильников, и всего на 18 процентов мягче, чем приговоры убийцам. Организация «Международная амнистия» (Amnesty International) сообщила в 1999 году, что уровень заключения в тюрьму черных женщин и латиноамериканок был соответственно в восемь и четыре раза выше, чем белых женщин. Согласно данным Министерства юстиции за 2000 год, 32 процента белых, виновных в нарушении анти-наркотических законов, получили по приговору тюремное заключение. У негров эта цифра составляла 46 процентов. Политика «трех попыток» означает что большое число чернокожих и латиноамериканцев, не сумевших вылечиться от наркозависимости и совершивших небольшие преступления, связанные с наркотиками, могут оказаться за решеткой пожизненно. В течение ближайших десятилетий всем штатам придется строить дорогостоящие дополнительные тюрьмы, в которых, как на складах, будут жить пожилые и дряхлые негры и латиноамериканцы, чьи жизни бессмысленно пройдут в этих ненужных и жестоких учреждениях. В Западной Европе уровень заключенных составляет 100 или менее человек на 100 тысяч населения. В США в 1999 году уровень заключенных черных женщин составлял 212 на 100 тысяч населения, а черных мужчин – 3408 на 100 тысяч населения. Количество заключенных белых мужчин находится на уровне 417 человек на 100 тысяч населения, а белых женщин – 27 на 100 тысяч населения.
Бросается в глаза разница между расходами правительств штатов на содержание тюрем и на образование. Занятость преподавателей в общественных колледжах с 1982 по 1993 год увеличилась на 28,5 процента, а персонала исправительных учреждений – на 129,3 процента. К 1997 году лишь 50 процентов заключенных крупных и мелких поставщиков наркотиков в федеральных тюрьмах закончили среднюю школу, и только 3 процента – колледж. Тем не менее, в припадке невероятной глупости Закон о высшем образовании 1998 года запрещает выдавать ссуды на обучение лицам, осужденным за нарушение законов о наркотиках. К нему относится даже первое наказание за хранение за хранение марихуаны. Любой человек с тремя и более судимостями за хранение наркотиков не сможет получить такую ссуду всю оставшуюся жизнь. Подобным ограничениям не подвергается ни одна другая категория преступников. Такое тупое законодательство препятствует реабилитации наркоманов и усиливает дискриминационный эффект анти-наркотической политики США в отношении афроамериканцев. Жестокое, вызывающее раздражение система наказаний, предусмотренная этим законодательством, типична для анти-наркотических правоохранительных ведомств Соединенных Штатов. Сохраняя неблагоприятную среду обитания в гетто, они создают благоприятные условия для дальнейшего распространения наркозависимости.
Еще один аспект правоохранительной программы Рейгана мало освещался в печати, но имел далеко идущие последствия для мировой финансовой политики. Серьезной проблемой являются прибыли от незаконной продажи наркотиков. К 1980 годам общая прибыль от нелегального оборота наркотиков значительно превышала ежегодный доход мировой индустрии алкогольных напитков. Громадные сделки (в 1990 году приблизительно от 300 до 500 миллионов долларов) уходили из-под контроля правительства. Поскольку национальный суверенитет основан на монополии налогообложения и обязанности граждан платить налоги, незаконные продажи наркотиков представляют собой фундаментальную угрозу государству. Еще со времен Ротштейна в 1920-х годах наркодельцы стремились вкладывать деньги в легальные предприятия. Закон Соединенных Штатов, принятый в 1984 году, давал правительству право конфисковать имущество как на правдоподобном основании, так и по обвинению в преступлении. Этот закон также лишал обвиняемого права иметь деньги, которыми он мог бы расплатиться с адвокатами, на том основании, что эти средства могли быть получены от торговли наркотиками. Имущество осужденного продавалось, а полученные средства передавались в том числе правоохранительным органам. Местная полиция была заинтересована в дополнительном финансировании и не всегда была разборчива в средствах его получения. В марте 1988 года администрация Рейгана стала проводить в жизнь Программу политики нетерпимости, направленную на сокращение поставок наркотиков в США. Целью ее были как наркоманы, так и наркоторговцы. Программа противоречила всем цивилизованным понятиям о справедливости – ее операции были самовольными, деспотичными, иногда коррумпированными и часто уровень ответственности был несоизмерим с уровнем вины. В печально известном инциденте в мае 1988 года Береговая охрана США захватила яхту стоимостью в 2,5 миллиона долларов, на борту которой обнаружили одну десятую унции марихуаны. Восьмидесяти процентам граждан США, у которых в 1991 году конфисковали имущество, так и не было предъявлено обвинение. В 1993 году стоимость имущества, конфискованного только Министерством юстиции, превышала 600 миллионов долларов.