В полусне
Шрифт:
— Продолжайте! — нахмурилась графиня.
— Я не еду на встречу с княгиней Чеана! И я, графиня, вообще ничего не знаю о своих родственниках!
И это была сущая правда, ни Карл, ни Герт своих родственников не знали, хотя и по разным причинам.
— Карл, — Герт показал на себя, элегантно обходя противоречие, — с малолетства воспитывался в монастыре на Северном Олфе. Вы внимательно слушаете?
— Да, — кивнула графиня.
Она была очевидным образом заинтригована.
— Два месяца назад… В общем, все дело в арбалетном болте, графиня. Он летел мне прямо в спину…
Все это было правдой. Весь его рассказ. Надо было только суметь рассказать его правильно.
— Звучит
— Но кое-что не сходится, — добавила она, спустя мгновение.
— Я говорил правду, разве нет?
— Вы говорите правду, но не всю, — возразила она.
— О чем вы, графиня?
— Истории мира вас обучили в монастыре? А географии и философии? Бою на мечах, и верховой езде, и искусству любви?..
«Что б тебя, старая ведьма!» — Микулетта задала на редкость правильные вопросы, и ответить на них, не прибегая к откровенной лжи, Герт не мог.
— Нет, не в монастыре, — осторожно сказал он. — Но… Скажем так, графиня, существует знание, опасное и для того, кто им обладает, и для того, кого в это знание посвящают. Поверьте мне на слово, вам не нужны ответы на эти вопросы. Зато я отвечу на другой вопрос. Тот, который вы, верно, задали бы, если б знали, у кого спросить.
— Даже так? — соблазн был велик, это очевидно, как верно и то, что старуха не привыкла доверять на слово.
— Что скажете? — спросил Герт, молясь всем богам Высокого неба, чтобы она согласилась.
— Пожалуй, я соглашусь… Но если вы меня обманите…
— Не обману! — пообещал Герт. — Отошлите свидетелей, графиня, я обещаю, что не причиню вам зла.
— Все вон! — гаркнула старуха и уставилась на Герта. — Какой вопрос вы имели в виду?
— Что сталось с господином Шазаром, — осторожно предложил Герт.
— Вы знаете?
— Знаю, но не могу сказать, откуда, — предупредил Герт.
— Так что с ним стало? — она приняла цену и была готова платить по векселям.
— Он ушел в добровольное изгнание, — мягко сказал Герт, понимая, что прощается с самим собой, — в Шенган, в Вейскую землю, и прожил там, в одиночестве, много лет. Но теперь Герт д'Грейяр владетель Сагера, Высокий соправитель дома Беар мертв. Если хотите, плюньте на его безвестную могилу, или помяните его в своих молитвах…
Прозвучало высокопарно, но лучше так, чем никак.
— Я, пожалуй, всплакну! — сказала Микулетта мертвым голосом. — Идите, Карл. Мы в расчете.
Трудно сказать, о чем думала Микулетта ле Шуалон в ту памятную ночь. Возможно, что, и впрямь, оплакивала все еще небезразличного ей человека. В конце концов, Герт неспроста предложил ей в обмен на доверие именно эту правду. Было нечто в рассказе старухи о господине Шазаре, что не могло укрыться от взгляда опытного человека. Интонация рассказа, его скрытый нерв, то, о чем графиня сочла необходимым рассказать, и то, о чем умолчала. Так что Герт мог предположить и слезы, — как бы нелепо это не выглядело в глазах других людей, — и жаркие молитвы богам, в которых Микулетта, наверняка, давно не верила. Но с тем же успехом он мог представить и ее гнев, вспышку бешенства, острый приступ ненависти, когда даже самые праведные из людей способны плюнуть на могилу своего врага.
Тем не менее, наутро ничто в поведении старой графини не наводило на мысль, что прошедшей ночью между ней и Гертом произошло что-то особенное. Ничего не изменилось ни в стиле общения, ни в планах, ни в том, как она относилась к «ее юным друзьям и спасителям» — Герту и Шенку. Вернулась к своему прежнему амплуа и красотка Бебиа. Улыбалась,
Однако чем больше Герт думал о ночном происшествии, чем внимательнее исследовал темы и характер разговора с графиней, интонации и повороты, сказанное и несказанное, подмеченное по случаю или выставленное с умыслом на показ, тем яснее становилось, что старухой двигало одно лишь любопытство. Она не опасалась Герта, не видела в нем угрозы, и действовала скорее из каприза, чем из необходимости. Это был род рискованной игры, к которой она, должно быть, привыкла за долгие годы, проведенные при дворе, и в которую, похоже, искренно полюбила играть. Интерес, любопытство, азарт, возможно даже, страсть.
«Именно! — Обрадовался Герт пришедшему на ум сравнению. — Страсть! Вот в чем дело! Она пристрастилась играть в тайны и заговоры! Это часть ее жизни! И, возможно, лучшая часть!»
Понял Герт и другое. Микулетта — не оборотень. А вот кто она на самом деле сказать пока было сложно. Кровь «читают» не одни лишь упыри и вампиры. Есть в Ойкумене и другие древние, отмеченные высоким искусством крови, и не факт, что Герт знал про всех. Другое дело оборотень. Если знаешь про человека, что тот способен менять облик, заметишь и то — если умеешь, разумеется, смотреть и видеть, — чем он отличается от обычных людей. Примет таких немного, и заметить их сложно. К Бебиа Герт присматривался день или два, пока не нашел того, что искал. Однако других оборотней он в свите графини так и не нашел, а Бебиа, к слову, вернулась к нему в постель уже следующей ночью. Не объяснилась, и не попросила прощения. Не намекнула даже на то, что между ними произошло, и произошло ли что-либо вообще. Просто пришла к нему после прощального пира, — на утро выступали в дорогу, — сбросила плащ и задумчиво посмотрела сквозь мрак, не скрывая более ни своей способности скрадывать шаг, ни того, что видит в темноте.
— Ты ведь меня видишь, Карл? — спросила через мгновение. — Чувствуешь?
Что ж, она безошибочно определила способность Герта, перешедшую вместе с душой в тело Карла и даже усилившуюся, пожалуй, в последнее время. Он «видел» ее, хотя и не так, как при свете дня. Чувствовал, ощущая жар ее тела даже на расстоянии. Различал запах и постигал как-то еще, но как точно, сказать не мог. Это было новое чувство, окончательно открывшееся Герту лишь после «откровенной» беседы со старой графиней.
— Вижу! — мягко ответил он, давая понять, что не сердится. — Чувствую! Хочу!
Кхор изменился. В дни республики в нем было меньше башен и шпилей, но много куполов. Одни боги знают, откуда пошла эта мода, но лет пятьдесят назад в городе не было ни одного дворца и ни одного даже самого плохонького храма, не увенчанного куполом. Белые — из мрамора, цветные и из серого камня, они и сейчас виднелись тут и там, но за прошедшие годы рядом со многими из них поднялись башни. Колокольни храмов Единого, жилые башни городских замков, сторожевые, крепостные, и просто так — для красоты. И еще одно бросалось в глаза: город разросся, захватив западные и южные предместья: Олфский посад, Варенку, Дикое подворье и Староместную слободу. Сейчас и следа не осталось ни от тех трущоб, которыми славилась Варенка, ни от деревянных теремов Олфского посада. Город подмял их под себя, оттеснив стихийно прирастающие посады еще дальше на юг и запад и отгородившись от них новой городской стеной.