В понедельник рабби сбежал
Шрифт:
— Я выясню, что смогу сделать, — важно сказал Иш-Кошер.
— Это даст нам повод, понимаешь?
— Понимаю. Это как раз то, что тебе надо?
— Есть еще куча вопросов к моим собственным людям. В этой сумасшедшей работе никогда не знаешь, с чем столкнешься. Все эти люди могли быть чьими-то агентами и все же каким-то невероятным образом работать на нас тоже. Я должен все проверить.
— Понимаю, — сочувственно кивнул Иш-Кошер.
Некоторое время оба молчали, и Иш-Кошер не мог понять, кончен ли разговор.
— Это все, Авнер? Или
— Есть кое-что. Мне сообщили, что американцы сочтут одолжением, если мы не станем мешать Стедманам покинуть страну. Для этого Стедман и поехал в Тель-Авив — устроить, чтобы об этом одолжении попросили.
Иш-Кошер удивился.
— Ты хочешь сказать, что он поехал с протестом в посольство?
— О, нет, не с протестом. Это слишком сильно. Он поговорил с кем-то, кто передал словечко одному из наших людей…
— Я хочу разобраться, Авнер, — осторожно начал инспектор. — Ты хочешь сказать, что если мы найдем доказательство того, что Рой Стедман убил Мимавета, американцы захотят, чтобы мы отказались от обвинения против него?
— Нет. Если у нас будут доказательства, что он нарушил закон, им и в голову не придет пытаться просить для него снисхождения. Это только в том случае, если все, что у нас есть, это канва, которая в итоге может привести к доказательству, но сейчас это канва и только, понимаешь?
— И что ты собираешься делать?
— Твои люди могли бы что-нибудь придумать, но на это, скорее всего, понадобится время. И мы не можем просто продолжать держать этих людей про запас. А ситуация тупиковая. Вот если бы они начали действовать…
— А если не начнут? Я просто отсылаю паспорт Стедмана назад — извините, мол, за временные неудобства?
— Вот я и думаю, может, слегка подтолкнуть их?
— Что ты имеешь в виду?
— Дернем за один из концов цепочки, это может вызвать реакцию. Рипеску уехала, она отпадает. А вот Абдул… В их группе есть девушка по имени Лейла М’зсоуми. Что, если твои люди арестуют ее…
Глава XXXIX
Рабби Хьюго Дойч стоял у плиты в пижаме и махровом халате, наливая себе вторую чашку кофе. Бетти, все еще в ночной рубашке и халате, забеспокоилась
— Может, ты оденешься, дорогой? Ты опоздаешь на заседание правления.
— Я не пойду. Сегодня меня попросили не приходить. Думаю, они собираются обсуждать вопрос о моем пребывании здесь. Поэтому я решил взять выходной, миньян тоже пропущу.
— Тогда давай попьем кофе на веранде. Похоже, на улице тепло и приятно. Вдохни этот воздух! — Она открыла дверь на веранду и остановилась на пороге с чашкой в руке.
— Это утренний бриз. Мы дышим океаном. Весна в Новой Англии, Хьюго, — прежде я никогда не получала такого удовольствия.
— Да уж, Дарлингтон — фабричный город, и весенний ветер обычно приносил запах дыма и серы — помнишь?
— М-м. Я так рада, Хьюго, что мы остаемся. Я боялась, что ты будешь чересчур уж… щепетильным.
— Одну минуту, Бетти. — Он принес
— Но ты сказал…
— О сегодняшнем заседании? Там должны решить, хотят ли они меня, — если не вернется рабби Смолл.
— То есть Дрекслер сказал тебе, что они хотят Смолла, а ты просто их запасной вариант?
Он отхлебнул кофе.
— Нет, у меня такое впечатление, что если бы мы были на равных, их первым вариантом был бы я. Но это все-таки его место.
— Это их мнение, Хьюго, или твое?
— Это мое мнение, — упрямо сказал он. — Я не отнимаю работу у человека.
Бетти прикусила губу, с трудом сдерживая слова, которые рвались наружу. Она знала, как он реагирует на возражения, когда упрямится, и улыбнулась.
— Здесь легко работается, правда?
— Настоящие каникулы. Я все время думаю об этом — почему здесь настолько лучше, чем в Дарлингтоне? Пожалуй, в немалой степени из-за денег. Материально раввин зависит от конгрегации, от правления, если уж совсем точно, и подсознательно они не могут избавиться от чувства, что он наемный служащий. Поскольку платят они, это дает им преимущество, и вполне в человеческой природе иногда воспользоваться им. Но они знают, что я на пенсии и не нуждаюсь в их жаловании. И это ставит меня на другой уровень.
— О, не думаю, что дело только в этом. По-моему, они более… более респектабельны, чем конгрегация в Дарлингтоне.
Он покачал головой.
— Нет, тут я с тобой не согласен. Может быть, они чуть состоятельнее, но это новые деньги, которые они заработали за последние десять-двенадцать лет. Многие замечательные дома, в которых мы бывали, полностью заложены. И если честно, время от времени я замечаю в них подленькие штучки, чего в Дарлингтоне не было. Например, рабби Смолл, не получающий жалованье.
— Да, но ты говорил, что это был его собственный выбор.
Рабби Дойч кивнул.
— Они так сказали. Но ты знаешь, как это бывает. Человека загоняют в угол, и у него практически нет никакой альтернативы. Прилично было бы вообще не упоминать об этом, а просто продолжать посылать ему чеки.
— Тебя это волнует? Поэтому ты не решаешься на эту работу?
— В отношении меня можно не волноваться. Я просто думал о бедном Смолле. Что касается меня, я в некоторой степени просто использую ситуацию, хотя с моей стороны это, пожалуй, немного нечестно. Понимаешь, здесь у меня преимущество, я не нуждаюсь в них. Нам хватает на жизнь, я не забочусь о продолжительной карьере. Если я останусь здесь, сколько это продлится, три года? Пять? Максимум — семь. Ты же видела, за все время здесь у меня не было ни споров, ни конфликтов вроде тех, которые в Дарлингтоне возникали, кажется, каждую вторую неделю. Они знают, что если уж я высказал свою точку зрения, то намерен придерживаться ее. — Он самодовольно улыбнулся.