В порыве страсти
Шрифт:
Чарльз чуть не рассмеялся.
– Какого? Господи помилуй, женщина убита! Женщина, жившая в поселке, с пяти лет работавшая в доме! Отменить в знак уважения!
Лицо Алекса прояснилось.
– Ты бы лучше сказал, – серьезно ответил он, – что в знак уважения мы должны провести его. Корробори происходит единожды в год. Элли не хотела бы, чтобы ради нее его отменили. Для деревенских оно много значит.
– И для Кёнигов тоже много значит? – саркастически спросил Чарльз. – По крайней мере для одного из них – если ты сможешь провернуть сделку с миссис Мацуда.
Алекс покачал головой.
– Ты неправильно меня понял,
– Представление должно продолжаться, так? Алекс ответил ледяной улыбкой.
– Точно!
Чарльз готов был ударить его кулаком.
– Но для них это не дешевое представление в кабаке! Корробори – дело священное, особое…
– Знаю! – отрезал Алекс. – Оно и будет особенным. Не таким, как всегда.
– Ну разумеется. – Чарльз видел, что проиграл. – Но сделай для них хотя бы одно. Пусть они проведут корробори у себя в поселке, в покое, чтобы им никто не мешал. Пусть Джина покажет свой танец здесь, в доме, чтобы у японки от удивления челюсть отвисла, если ты этого так хочешь. Тогда деревенские смогут сделать для Элли все, что захотят, а мы не будем играть в белых хозяев и дышать им в спину. Ладно?
Алекс поразмыслил, взвешивая все «за» и «против».
– Ладно, – наконец согласился он. – Хорошо, это, пожалуй, можно. – Он одарил дядю искренним взглядом. – И могу тебе обещать, что неуважения ни в коей мере проявлено не будет – ни к деревенским, ни… ни к мертвой даме.
К мертвой даме.
Чарльз подумал о несчастной, изуродованной, никому не нужной кукле, которую когда-то звали Элли, и сдался.
– Делай, как хочешь, – бросил он, отодвигая стул и собираясь уйти. Все равно ты сделаешь по-своему, подумал он напоследок.
– Да. – Алекс улыбнулся плотно сжатыми губами. – Все равно я сделаю по-своему.
Корробори.
Последнее для меня в Кёнигсхаусе, подумала Элен. Последнее, после двадцати пяти лет… Да, все меняется.
Сурово повторяя про себя эти слова, она повернулась к комоду. Теплый утренний ветерок, проникавший в окно спальни, мягко шевелил занавески с глупыми кружевными оборочками, светло-зеленый атлас напоминал ей недозрелые яблоки. Она взглянула на разрисованные цветами обои с бесконечно повторяющимся узором из маленьких бутонов вьющейся мускусной розы. А ведь когда-то она считала эту комнату красивой! Хотя это скорее будуар подростка, чем жилище взрослой женщины.
Что ж, следующее жилище будет совсем другим.
Как насчет идеального черного куба, с черным потолком, черными войлочными стенами и полом, ни книг, ни картин, ни телевизора, ни телефона, ни окон, ни дверей?
«Прекрати! Выбрось из головы эти упаднические могильные фантазии, тебе предстоит уехать в Сидней, найти там работу и квартиру и жить, как все нормальные женщины, которые меняют свою жизнь и начинают все сначала! – Элен замерла с охапкой белья на полпути между комодом и распахнутым чемоданом, лежащим на кровати. – Но я не хочу начинать сначала, едва не крикнула она. Я хочу, чтобы вернулась моя прежняя жизнь».
«Что, вся? – фыркнул недружелюбный внутренний голос. – В том числе и Филипп, его горячие руки, горячий язык, жаркий секс?..»
Невольно вздрогнув, Элен бросила
Начать сначала, механически повторила она.
Посмотреть корробори, потом сесть с гостями в вертолет, когда они будут улетать, и все кончено. Здесь для меня больше нет места. Да и Джону пора становиться на собственные ноги, двадцатичетырехлетний мужчина должен уметь управляться без мамочки!
А что делать с мебелью?
Господи Боже, что же с ней делать?
Тусклыми, как холодное море, глазами Элен оглядела тяжелую дубовую кровать, свидетельницу многих жестоких унижений, массивный старинный дубовый гардероб – впору сдавать в аренду, тяжелый письменный стол Филиппа, хранивший печальную тайну его скрытой болезни, черной опухоли, терзавшей его изнутри, пожиравшей мозг. Это место никогда не принадлежало ей, как и все эти вещи. Ей ничего не стоило расстаться с ними.
Элен начинала по-новому понимать положение дел: узы рвались, давая новую свободу, свободу безбоязненно плыть куда заблагорассудится. Это место никогда не принадлежало и Труди, чего она боялась много лет. Оно всегда оставалось владением Кёнигов, собственностью властолюбивых людей, которые обманом навязывали его своим женщинам. Им и в голову не приходило, что невеста может захотеть обставить дом по-своему, что взрослая женщина имеет право сама определять свой образ жизни, выбирать собственный стиль. Что ж, теперь у нее такое право есть. В сорок два года она наконец стала свободной, она уже не жена Филиппа и мать Джона, а самостоятельная женщина. Оставалось лишь надеяться, что свобода пришла не слишком поздно.
В зеркале на туалетном столике Элен увидела бледное, измученное подобие женщины, осунувшейся, казавшейся лет на десять старше своих лет. Если выглядеть так, то нечего бояться, что кто-то помешает твоему одиночеству, горько подумала она. И отлично, прекрасно. Если она никогда в жизни больше не узнает мужчины, то, пожалуй, умрет счастливой.
Но найти работу…
Хлопот будет много.
Чем она займется в городе, что сможет делать? Элен отбросила и эту мысль. Хватит времени побеспокоиться об этом, сидя в кафе в Сиднее и просматривая списки вакантных мест в утренних газетах. Она снова принялась собирать вещи.
Шаги на лестнице застали Элен врасплох. Теперь сюда никто, кроме нее, не входил.
– Роза? Что случилось?
Бесполезно пытаться что-то прочитать на лице домоправительницы.
– Ничего страшного, миз Кёниг. Там опять полиция, и мистер Алекс хочет, чтобы все спустились в столовую.
Идя по лестнице следом за Розой, Элен готовилась к самому худшему. Эти баламуты Джордж и Роско не могут сообщить ничего хорошего. Но когда они держали речь перед собравшимися домочадцами – а пришли все, кроме Джона, – Элен поразили их сальные усмешки и самодовольный тон.
– Очень жаль, ребята, плохие новости…
– …Несчастный случай…
– …Несчастный для него, разумеется…
– …Тело Марки, Марка Хендса то есть…
– …Найдено в буше.
– Никаких подозрительных обстоятельств…
– …Но, конечно, ждем сообщения патологоанатома…
– …Кругом стоял запах спиртного…
– …Избыточный прием алкоголя…
– …Умер от алкогольного отравления…
– …Или, как мы говорим в полиции, упился до смерти.
– Раньше приходилось слышать, как он выражал раскаяние в смерти своей несчастной жены…