В порыве страсти
Шрифт:
– …А еще раньше, как известно, он много раз угрожал ей…
– …И бил ее, не забудь, Джордж, бил…
– …Поэтому с учетом вышесказанного…
– …Мы полагаем, можно считать, что убил девчонку он.
Джордж улыбнулся.
– И считаем дело закрытым. Извините, что побеспокоили.
Роско тоже улыбнулся.
– Рады, что для вас все кончилось так благополучно. Если Кёнигам когда-нибудь потребуется наша помощь…
Алекс вскочил.
– Хорошо поработали, молодцы, ребята! – восторженно вскричал он. – Я позабочусь, чтобы об этом узнал комиссар полиции! И, полагаю,
Он лучезарно улыбнулся собравшимся.
– Пока, конечно, еще рановато – спектакль, который готовит мисс Джина, не состоится раньше вечера, но, надеюсь, мы увидим вас обоих здесь, в доме, когда она покажет нам свое представление!
30
Джон понимал, что близок к умственному расстройству. Пора бы немного поесть или попить, но как тяжело двигаться… И, разумеется, не нужно было, уходя из кухни после посиделок с Розой, брать с собой эту бутылку, не очень удачная мысль – после целого дня в седле без крошки съестного во рту поздно ночью шикарно поужинать бутылкой виски…
На самом деле Джону не хотелось никуда идти, не хотелось покидать безопасное убежище, где его никто не найдет и не подумает искать.
Потому что он все еще не знал, что делать, не знал, что сказать Джине, когда она придет его разыскивать, а она наверняка придет. Он весь день блуждал по бушу, а ночь провел в полудреме в часовне, и теперь его жестоко мучила жажда. Пройдя через голод и усталость, он погрузился в некую зыбкую безысходность. Стоило подумать о том, чтобы сдвинуться с места, как он вновь проваливался в беспамятство.
С церковной скамьи посреди часовни Джон видел все латунные дощечки, отмечавшие могилы давно умерших Кёнигов, они тянулись вдоль прохода, как камни, положенные для перехода через речку. Он скорбно преклонил голову перед первой мемориальной доской у двери.
ИОГАНН.
Иоганн.
Добрый старый Иоганн, уничтоживший у источника целое племя.
– Ты создал посреди буша Кёнигсхаус, Иоганн, – прошептал Джон. – Но ты взял воду ценой крови. Человеческой крови. Нечестный обмен!
Взгляд скользнул вдоль прохода к следующей печальной плите. ФИЛИПП.
– Так для чего все это делалось, Иоганн? Твой единственный сын погиб в сражении. Филипп, первый Филипп, в честь которого назвали отца, погиб на дне канавы со штыком в горле.
Филипп Кёниг, какой черный юмор. Немец сражался против немцев. Думал ли он о Кёнигсхаусе, мелькнула ли в его голове мысль о нем, когда он умирал, зная, что никогда не увидит родных мест? Называл ли он себя Кёнигом? Или, записываясь на фронт, сменил фамилию на Кинг?
Не забывай дорогого дедушку, зловеще приказал себе Джон. Дедушка Джон. Не Иоганн – к тому времени мы стали чуть больше австралийцами. В чем ты был прав, дед? Ведь должен ты был что-нибудь совершить! Вынянчил старое поместье во времена Депрессии, снова спас нас в годы второй мировой войны, так? Жил здесь в покое, имел двух славных сыновей – Чарльза и Филиппа, умер от старости в своей постели, все честь
Доказательства.
В бессильной муке Джон вонзил ногти в ладони. Все его вопросы, все поиски, все, что ему удалось найти, открывало больше и больше поводов для убийства Филиппа, но не указывало, кто привел его к безвременной кончине. Господи, за некоторые вещи, обнаруженные им, он сам охотно избавился бы от старика! Он повернулся к пока еще не помеченной могильной плите, под которой лежал отец.
– Ну что, поболтаем немного, папа? – с вызовом произнес он. – Ты веришь в сны? А я верю, и смотри, до чего меня это довело! Все, что мне удалось выяснить, это что ты был негодяем!
– Привет, Джон.
Дверь была приоткрыта, и он не услышал, как она вошла. Она стояла на пороге в ореоле света, в простом белом платье, и ослепляла его уставшие, затуманенные алкоголем глаза бело-золотым пламенем.
– С кем ты разговариваешь?
– С мертвыми. Но они не отвечают.
Она подняла руку, словно пытаясь отмахнуться от его глупых слов, как от назойливой мухи.
– Где ты был вчера вечером?
Джина не сердилась, даже не укоряла его, просто была обиженной, растерянной и встревоженной.
– Вчера я рассказала о нас папе, – натянуто начала она. – И он не обрадовался, как я ожидала, а очень расстроился. Поэтому для меня было очень важно, чтобы ты ужинал с нами, чтобы он увидел, что ты говоришь искренне, что ты не водишь меня за нос. А когда ты не пришел, не показался и вообще не вернулся, он уверился в худших подозрениях. Где ты был, Джон?
– Ах…
Настал решающий момент, а Джон чувствовал себя опустошенным. Он уставился на девушку пустыми совиными глазами.
– Ответь.
– Да. – Он попытался прочистить горло. – Там. Я был там. В буше. Не здесь.
Спокойствие Джины мгновенно улетучилось.
– Джон, что случилось?
– Ничего не случилось!
– Не веди себя так со мной! Разве ты забыл… что между нами было? То ты говоришь, что любишь меня, а на следующий день убегаешь, исчезаешь, прячешься в часовне, напиваешься…
Джон помахал бутылкой.
– Я не очень пьян. Джина едва не плакала.
– Я бы хотела серьезно поговорить с тобой, когда ты будешь на это способен. А пока мне нужно закончить танец к сегодняшнему вечеру. Алекс перенес представление в усадьбу, и я не знаю, откуда начинать. – Она повернулась к двери.
Джон отчаянно не хотел, чтобы она уходила.
– Слушай, давай поговорим сейчас – пока я в состоянии слушать.
Она взглянула на него с гневом и болью.
– Ты серьезно?
Он медленно поднялся и двинулся к ней.
– Как никогда.
Она безнадежно пожала плечами.
– Лучше потом. После представления.
– А почему не сейчас? – Он схватил ее за руку. – Пока я еще пьян?
Она вздрогнула.
– Джон, я понимаю, тебе столько пришлось пережить…
– Пережить? – Эхо его истерического хохота прокатилось по часовне. – Да, конечно, можно сказать и так!