В постели с незнакомцем
Шрифт:
Кит встал, отчаянно стараясь не смотреть на фигурку на экране. Его руки словно опустили в кислоту, которая растворяла плоть, сжигала нервы.
— Не сдавайтесь. Вам повезло. Когда я видел вас в последний раз, доктора боялись, что пуля повредила спинной мозг. Не знали, сможете ли вы ходить. И вот вы на ногах и на пути к полному выздоровлению.
— И что? Лучше бы я был больным с ней, чем здоровым без нее.
Кит открыл было рот, но не произнес ни слова. Краем глаза он видел, что игра на экране возобновилась, и не смог удержаться, чтобы не понаблюдать. На сей
— Мы не выбираем, что с нами произойдет, — сказал он наконец. Кровь звенела у него в ушах. — Приходится иметь дело с тем, что имеешь. Вы найдете кого-то, кто будет любить вас, несмотря ни на что. Кому ничего не надо доказывать. — Кит немедленно вспомнил Софи. Ее улыбку, ее запах. — Вы просто должны быть уверены, что, когда вы встретите такую женщину, у вас хватит ума не оттолкнуть ее.
Льюис сердито вытер слезы со щек:
— Беда в том, что я не хочу никого другого. Я хочу ее.
Кит направился к двери.
— Тогда не позволяйте ей уйти, — посоветовал он тихо. — Боритесь за нее.
В коридоре Кит, тяжело дыша, прислонился к стене.
— Кит? — Рука Ренделла легла ему на плечо. — Ты в порядке?
Все задают ему этот вопрос, и он всем отвечает одно и то же. Но он устал лгать. Кит поднял голову и посмотрел Ренделлу в глаза:
— Не очень. — Он поднял дрожащие руки и заставил себя улыбнуться. — Обследование, о котором мы говорили по телефону, из чего оно состоит?
Лицо Ренделла было профессионально невыразительным, когда он взглянул на руки Кита.
— Разные вещи. Ничего особенно сложного. Мы можем для начала исключить очевидное, если хочешь.
Кит помедлил мгновение, потом кивнул.
Кажется, он уже оттолкнул от себя Софи. Ему нечего больше терять.
Глава 13
Осенние сумерки начинали сгущаться, когда Софи свернула с шоссе на узкую сельскую дорогу.
Она не была здесь пять лет, но помнила каждое дерево. Слезы, которые не пролились в течение долгого пути из Элнберга, кололи уголки ее глаз, когда она ехала через поле к кучке старых трейлеров и вагонов. Там же стоял двухэтажный автобус Рейнбоу.
Нарисованные цветы облупились, эмблема мира утратила одну из диагоналей. Но в остальном место, где она выросла, не изменилось. Даже запах мокрой травы и жареного лука был знаком ей.
На затекших от долгого сидения ногах Софи обошла автобус и постучала. Окна, как всегда, запотели, но за ними она уловила движение. В следующий миг Рейнбоу открыла дверь, и ее лицо расплылось в улыбке.
— Вот ты и здесь.
Голос у нее был добрый и довольный, но не удивленный. Высвободившись из объятий матери, Софи слабо улыбнулась:
— Ты говоришь так, словно ждала меня.
Рейнбоу пожала плечами. Ее волосы за пять лет отросли и приобрели цвет розовых колокольчиков. На матери было, как обычно, несколько слоев одежды: длинная блуза-туника поверх длинной юбки, а поверх туники — длинный жакет. Все в ярко-красных и ярко-синих тонах.
— В каком-то смысле да. В последнее время часто выпадали
Еще пару дней назад Софи в душе посмеялась бы над этим. Но сейчас она взяла верхнюю карту, на которой была нарисована высокая башня, как в Элнберге. За ней на черном небе сверкала молния. Пламя бушевало за окном, из которого выпрыгивали две человеческие фигурки.
— Это башня? — Софи подавила дрожь. — Почему она напомнила обо мне?
— Ну, видишь ли, башня подсказала мне, что у тебя не все в порядке. — Софи увидела тревогу в голубых глазах Рейнбоу. — Башня означает боль, которая часто приходит как гром с ясного неба, и подрывает веру и убеждения. Хотя, конечно, — добавила она поспешно, — это можно понять и по-другому.
— Ты поняла правильно, — сказала Софи и грустно усмехнулась.
Рейнбоу внимательно посмотрела на нее:
— Почему бы тебе не присесть? Ты ела? Хилари приготовила суп из моркови и кориандра и принесла мне немного.
— Звучит великолепно. — Софи присела на шаткий диванчик. Она вдруг поняла, что зверски голодна.
Рейнбоу зажгла газ, и помещение наполнилось знакомым запахом. Софи сразу почувствовала себя восьмилетней девочкой. Она огляделась по сторонам. Автобус не очень изменился, но вместо старых нейлоновых занавесок висели новые — разного цвета на каждом окне. На обоих диванчиках лежали новые подушки. Все очень мило. По-домашнему.
— Меня слишком долго не было, — с грустью вздохнула она. — Я неблагодарная дочь, правда?
— Глупости! — Рейнбоу отодвинула карты, поставила на стол красивую голубую миску и рядом положила ложку. — Ты же знаешь, я никогда не считала важными обязательства по отношению к семье. Ты вернулась, когда тебе это потребовалось. Вот что для меня главное.
— И тебе не обидно, что мы не виделись пять лет?
— Я часто о тебе думаю, если ты это имеешь в виду, — заметила Рейнбоу, наливая суп в миску. — Ты всегда была отчаянно независимая, даже в детстве. Самостоятельная. Я знала, что ты не захочешь остаться тут дольше, чем это необходимо, и что я не должна заставлять или уговаривать тебя. — Она села напротив дочери. Ее лицо было спокойно. — Я выбрала для себя такую жизнь, но всегда уважала твое право на собственный выбор.
Софи взяла ложку:
— А почему ты сделала такой выбор?
— Ну, видишь ли, это вышло случайно, когда я сбежала от несчастливого брака.
— С моим отцом? — Софи вспомнила, как Кит ударил кулаком по автомобилю. — Он бил тебя, да?
Рейнбоу посмотрела на стол, провела пальцем по одной из многочисленных царапин:
— Интересно, помнишь ли ты что-нибудь о том времени?
— Нет. — До сегодняшнего дня. — Сколько мне было лет, когда мы уехали?
— Три года. — Взгляд Рейнбоу почти молил о прощении. — Он слишком часто бил меня при тебе, и я поняла, что, если не уйду, лишу тебя шанса на нормальную жизнь, а свою жизнь погублю.