В постели с Президентом
Шрифт:
— Ваше имя!
— Да. Мое имя, Ховард. Не бойся, списка больше нет. Я его уничтожил, чтобы облегчить тебе совесть. Тот, кто займет твое место, составит новый список, конечно же, но это к делу отношения не имеет. Твоего списка больше нет.
— Как же вам это удалось? — спросил Ховард.
На самом деле ему было неинтересно, но он решил, что проявление участия сделает парня дружелюбнее по отношению к нему.
— Я иногда остаюсь в конторе после работы. Просто чтобы знать, что происходит. Такое у меня хобби. Люблю просвещение. Захожу в разные кабинеты, читаю чужие письма, включая электронные, слушаю телефонные
— Вы здесь, чтобы меня шантажировать?
— Нет, Ховард. Для шантажа у меня слишком много материала… глупо. Жена твоя знает, что ты здесь с Дорис.
— Моя жена?
Ховарду было сейчас не до пустяков. Нужно было выжить.
— Да. Я ей позвонил. Я не назвал себя, как ты понимаешь. Но ей-то как раз, в отличие от инспекторов и прокуроров, доказательства не нужны, а только лишь информация. Возможно тебя ожидает скандальный развод, Ховард. Ты потеряешь все — дом, деньги, детей — словом, все. И работу свою тоже.
— О… — Ховард нарушил Третью Заповедь, в тайне чувствуя облегчение. Он не умрет. Остальное несущественно.
— Ничего не могу с этим сделать, поздно, — сказал Ладлоу, — и именно поэтому шантажировать тебя было бы глупо. Слишком много грязи накопал. Но подожди, дальше — хуже.
— Как может быть хуже? — спросил Ховард, отчаянно надеясь, что ничего хуже огласки и позора этот гад не имеет в виду. Тюрьма — ничего, пройдем и тюрьму, но если тюремный срок не грозит — он просто остался бы в Вегасе, и пошел бы на курсы крупье.
— Завтра тебя начнет искать полиция. За изнасилование.
— Меня? За изнасилование? Позвольте. Это смешно. Кто вы такой?
— Зовут меня Ладлоу. Слушай. Копы приедут и тебя арестуют. И посадят. Под залог не отпустят — да никто и не заплатил бы за тебя.
— Не понимаю! Я никого не насиловал!
— Неправда, Ховард. И, будто насилия тебе было мало, ты еще и убил потом свою жертву. Осудят и за убийство тоже. Ты жесток, Ховард. Ты просто дикарь. Тебе дадут пожизненное, и правильно сделают. Сожалею. Посмотреть не желаешь ли?
— На что посмотреть? — спросил Ховард. Холодный пот тек у него по спине.
— Иди смотреть, — сказал Ладлоу. — Вставай, вставай. Иди к ванной. Ну же.
И Ховард пошел к ванной. На дрожащих ногах он дошел до двери. Ладлоу открыл ее и включил свет. С истерическим приливом мужественности, характерным в случае трусов, Ховард заглянул в ванную. То, что он увидел, было чудовищно.
— Это вы ее так… — сказал он.
— Нет, Ховард. Это сделал ты. Меня здесь нет. Я в Нью-Йорке, смотрю телевизор в моей скромной квартире на Верхнем Вест Сайде. С работой нынче плохо, мне нельзя потерять работу. Знаешь, сколько я плачу за квартиру? Две с половиной тысячи в месяц. Половину зарплаты. Тебе не понять. У меня такая милая квартира на Семьдесят Четвертой. В районе Верди Сквера. Дом раньше был особняк… снаружи портик… Моя квартира — бывшая библиотека.
Ховард доплелся до середины комнаты.
— Что вы… Что я должен…
— Говори, не стесняйся.
— Что вам нужно?
— А вот.
Рука в перчатке поставила пузырек на прикроватный столик.
— Что это?
— Таблетки, — сказал Ладлоу. — Прими весь пузырек, Ховард. Это лучше, чем то, что тебя ждет.
— Э! Так вы для этого… Я…
— Я мог бы тебя потрепать слегка. Мне известно кое-что о боли. О том, как причинить боль. Гарантирую, что ты никогда такого не чувствовал. Не советую. И результат все равно тот же самый. Ты все равно примешь эти таблетки.
— Но…
— Прямо сейчас, Ховард.
— Что значит — сейчас?
— А ты что, думал, что я тебя отправлю на вечеринку, поразвлечься в последний раз? Не желаешь ли по городу пройтись? В автоматы поиграть? А может, покупки сделать какие-то? Приди в себя, мужик.
— А если я сейчас закричу? Я очень громко кричу. Честно.
— Кричи.
— Кто-нибудь услышит.
— Не волнуйся. Услышит так услышит. Кричи.
— И все-таки…
— Я бы мог просто выйти из номера. Придут копы и арестуют тебя. Пожизненное заключение, помнишь?
— Тогда я не вижу смысла в приеме таблеток.
— Не забывай про боль, Ховард. Впрочем, я мог бы затолкать тебе таблетки в глотку насильно. Ну, потерял бы ты пару зубов, но это списали бы на сопротивление Дорис. Но я был бы тебе очень благодарен, если бы ты принял таблетки по собственному почину. Согласен? Снимать наручники?
— Нет. Не нужно. Не буду.
Ховард не понял, что произошло. Только что он стоял посреди комнаты, испуганный, дрожащий, и яростный. В следующий момент он сидел в кресле, руки в наручниках за спиной, а в горле был огромный ком. Он сглотнул, не сообразив вовремя, что глотать нельзя.
— Боюсь, что это все, — сказал Ладлоу. — Дай-ка я с тебя наручники сниму.
Ховард чувствовал, что тело онемело — не от таблеток еще, но, возможно, к нему применили особое воздействие.
— Минуту или две это займет, — сказал Ладлоу. — Веришь ли ты в Бога, Ховард?
— Я умираю, — сказал Ховард.
— Да. Именно поэтому я и задал тебе этот вопрос.
— Вы — убийца.
— Да. Кстати, я приврал, когда сказал, что составил на тебя досье. Коррупция — такое утомительное дело в наше время. Ну ее. Зато я вставил имя Дорис в твой список. Список напечатал на принтере и привез сюда. И показал Дорис перед тем, как приступить к действию. Она была очень расстроена твоим поведением, Ховард. Ладно, спрошу еще раз. Веришь ли ты в Бога, Ховард? Мне просто любопытно.
Ховард попытался что-то сказать, но голосовые связки отказывались подчиняться. Несколько бессвязных, непонятных звуков — и все.
Десять минут спустя сознание отключилось. Ладлоу в последний раз тщательно осмотрел номер. Ни отпечатков, ни материала для сбора ДНК. Полиция естественным образом должна заключить, что, убив в перебранке Дорис после того, как она показала ему список, в котором наличествовало ее имя, Ховард принял целый пузырек снотворного, дабы убежать от человеческого правосудия.