Шрифт:
Часть первая
I
Неподалеку от берегов Немана, в плодородной и лесистой полосе расположены были обширные земли графини X. Богатая владелица с давних пор жила за границей и в больших городах родной страны, а поместья свои сдавала в аренду состоятельной окрестной шляхте.
Одно из этих поместий, Адамполь, арендовал пан Ежи Снопинский.
Усадьба в Адамполе была большая, издалека можно было разглядеть в широком кольце пирамидальных тополей неказистый, но удобный жилой дом с опрятными, прочной постройки службами. Высокий и плотный забор из гладко отесанных досок огораживал двор и сады от полей, которые тянулись далеко-далеко,
В один из теплых солнечных апрельских дней, около полудня, по дороге к усадьбе неторопливо катилась пароконная бричка. В бричке сидел пожилой мужчина с сильной проседью на висках и с усами, со спокойным и приветливым взглядом серых глаз, крепкого и ладного сложения, хотя годы, а быть может, и бремя жизненных невзгод уже слегка согнули его спину. Одет он был в темное суконное пальто, а на голове была шапка, отороченная серым барашком.
Кругом зеленели весенние всходы; теплое неяркое апрельское солнце бросало на поля полосы золотистого света, и, словно привлеченные этим светом и теплом, из низкой густой поросли выпархивали жаворонки и, стрелой устремляясь в вышину, распевали свои звонкие песенки. Вдали, ближе к лесу, пахали землю под яровые; со стороны усадьбы, видневшейся среди едва одетых листвой деревьев, доносились отзвуки хозяйственной суеты, невнятные голоса людей.
Путешественник с любопытством оглядывал окрестности. Лошади, утомленные долгой, должно быть, дорогой, шли шагом, кучер, молоденький паренек с заспанной физиономией, и не думал погонять их; бричка медленно катилась по белой наезженной дороге между двумя рядами старых верб и рябин.
Вдали на поле показался человек, он быстро и бодро шел по узкой меже, ловко перескакивая через канавки, прорытые там и тут для стока воды. Человек направлялся к дороге; спустя минуту, перепрыгнув через последнюю канаву, отделявшую дорогу от поля, он вышел прямо к бричке.
Это был стройный и красивый юноша в сером охотничьем костюме, в высоких охотничьих сапогах, в маленькой, отделанной черным бархатом конфедератке на голове и с ружьем за спиной.
Путешественник, увидев, что юноша приближается, крикнул кучеру:
— Стой, Якубек!
Лошади стали, и пожилой мужчина, приподняв шапку, а другой рукой указывая на усадьбу, лежавшую в нескольких стах шагах, вежливо спросил:
— Прошу прощения, это не Адамполь, имение графини X.?
— Да, сударь, — ответил молодой человек с легким поклоном.
— И в этой усадьбе живет пан Снопинский?
— Да, сударь.
— Спасибо, — поклонился путешественник юноше, затем крикнул кучеру: — Трогай, Якубек, да поживей!
Юноша поглядел вслед удаляющейся бричке.
— Кого же это нам Бог послал? — проговорил он. — Кажется, я уже видел когда-то этого господина… Интересно, честное слово… А, ладно! Пусть себе отец принимает гостя, а я пойду постреляю. Эх, хорошо бы кот мне попался, вот бы пульнул в него из ружьишка! Жаль, не взял с собой борзых.
Он снял с плеча ружье, посвистывая, осмотрел заряд и пошел по обочине дальше.
Не прошел он и двадцати шагов, как на одну из придорожных верб с громким карканьем села ворона. Юноша поднял глаза, усмехнулся, вскинул ружье и прицелился. Ворона, не предчувствуя грозившей ей опасности, расселась на ветке, запрокинула голову и все каркала, каркала, как бы беседуя с лучиком солнца, который играл на ее черных перьях и заглядывал в раскрытый клюв. Внезапно раздался выстрел, ворона свалилась с ветки. Охотник подбежал, поднял ее, приторочил к сумке и пошел дальше, победно насвистывая какой-то марш.
Тем временем бричка уже въезжала в просторный адампольский двор. Перед воротами лошади вспугнули целое стадо гусей, которые, хлопая крыльями, с гоготом взлетели в воздух и тут же опустились на землю, около не менее многочисленного стада индюков. Предводитель последнего, огромный индейский петух,
Едва бричка остановилась перед крыльцом, путешественник живо соскочил с нее, а хозяин дома шагнул ему навстречу. Они посмотрели друг на друга, и у обоих вырвалось громкое восклицание.
— Анджей! — с непритворной радостью вскричал арендатор.
— Ежи! — ответствовал приезжий.
И, бросившись друг другу в объятия, они расцеловались.
— Сколько лет, сколько зим! — восклицал пан Ежи в перерывах между поцелуями. — Откуда же Бог привел? Каким счастливым ветром занесло тебя в наши края?
— Да, давненько, давненько мы не видались, дружище, — отвечал пан Анджей, высвобождаясь из энергичных объятий хозяина. — Как видишь, гора с горой не сходится, а человек с человеком вдруг да и сойдутся.
— Да, уж что вдруг, то вдруг! Но прошу, прошу в хату, ведь жена еще и не знает, кто у нас в гостях!
И, взяв под руку дорогого ему, как было видно, гостя, адампольский арендатор повел пана Анджея в дом. На крыльце он еще оглянулся и крикнул стоявшему поблизости парубку, который с раскрытым ртом таращился на панские объятия и поцелуи:
— Лошадей поставь в конюшню и задай им овса! А кучера отведи на кухню, пусть ему там дадут пообедать!
Спустя какой-нибудь час после столь сердечной встречи Снопинские и пан Анджей сидели в просторной комнате, которая напоминала обычную сельскую горницу, не лишенную при этом известных претензий казаться гостиной. Перед ними на столе стояли разные домашние закуски и настойки, однако, судя по отодвинутым тарелкам и пустым рюмкам, застолье было окончено.
Гость и хозяин сидели рядом. Оба были одних лет, оба глядели друг на друга с одинаковым выражением сердечной симпатии, вместе с тем трудно было бы найти двух людей более несхожих, чем эти. И отличались они друг от друга не тем только, что пан Анджей был высок и широкоплеч, мускулист, но скорее сухощав, а пан Ежи, наоборот, роста был малого и толщины непомерной; также и не только тем, что у второго была лысина, а у первого ее не было; главным образом и с разительной наглядностью их несходство выявлялось в характере лиц. Лоб у пана Ежи был изрезан морщинами, но морщины на его лбу пролегли в ширину, как обычно у людей, которые поглощены постоянной борьбой за существование и пекутся единственно о материальном достатке; морщины же на лбу пана Анджея, не менее многочисленные и глубокие, располагались вертикально, причем самая глубокая была между бровями, что свидетельствовало об усиленных умственных занятиях и о приверженности к нелегким размышлениям над делами общегражданскими и общечеловеческими. В честных и добродушных глазах хозяина постоянно сквозила забота, ставшая, видимо, уже привычной. Взгляд гостя был приветлив и ясен, но когда он умолкал и задумывался, серые, все еще огненные глаза его застилались как бы печальной тенью. Случалось, он с отсутствующим выражением устремлял свой взор вдаль, словно озирая некие необъятные, недоступные другим пространства и горизонты, — вот тогда-то тень печали в его глазах становилась заметнее всего.